Фуга - Елена Владимировна Ядренцева

— Я забираю девочку, но я вернусь.

— По праву мастера, — шепнули из толпы, и Томас повторил: 

— По праву. Мастера. Но я вернусь, и вы мне скажете, что тут происходило и происходит. Обещайте.

Роуз кивнула три раза подряд, Рысь скривился и кивнул тоже.

Беловолосый вдруг выплюнул жвачку на ладонь и, пригнувшись, поднес ее к голове Рыси. К волосам.

— Если я это сделаю, — сказал, — ты же ударишь меня, а? — спросил он, не сводя глаз с Томаса, и непонятно было, кого именно он спрашивает. — Ты не сдержишься.

«Еще секунда, две — и правда ведь не сдержусь», — подумал Томас.

— Делай, — сказал Рысь. — Нежизнеспособный.

— Как ты меня назвал?

— Я констатировал факт.

Рысь смотрел снизу вверх, запрокинув голову, и тяжело дышал, и все козыри были у беловолосого, но Рысь смеялся. Он всегда смеялся.

— Возвращайтесь, — сказал он Томасу, — у нас тут весело.

Я Вам Клянусь легонько подтолкнул оцепеневшую Щепку Томасу в руки. Она так и шла с пустыми глазами, Томас вел ее, приобняв, и только в коридоре она вдруг встрепенулась, принялась оглядываться и так и смотрела назад, пока они шагали по коридору, спускались по лестнице, пересекали холл и выходили из Приюта в хмурый день.

Отвратительнее всего на свете просыпаться и отчетливо понимать — ты опоздала. А еще отвратительнее — просыпаться в чужой кровати и тут же чувствовать слабый запах Рыси и цветочных духов Роуз.

— Это что такое?

Ксения села на кровати, озираясь. Она была в мансарде Рыси и Роуз, и кто бы ее здесь ни уложил, платье с нее снимать не стали, а вот туфли — да. Ксения оглядела комнату и даже свесилась и заглянула под кровать, но ничего не увидела.

А еще на ней не было ни кулона, ни браслета.

— Ну и прекрасно, — сказала Ксения, — замечательно.

Она, как все приютские, не сразу вспоминала, что было вчера. И как же ее каждый раз бесила вот эта милая особенность.

— Убила бы.

«Вспоминай, вспоминай. Наверняка ведь Роуз быстрее это делает, чем ты. Мерзость — спать в платье. Что она забыла здесь? Ну да, в Приюте вопрос “что забыла” звучит как издевательство».

Ксения помассировала виски. Она ведь не пила вчера, она не любит пить. «А интересно, Леди так же себя чувствовала? Ну давай еще за девчонку попереживаем, почему бы и нет. Так, надо встать. А пол они здесь моют?»

Все эти дурацкие утренние мысли, которые обычно вздымались волной и опадали за полсекунды, теперь никак не отпускали. В чем же дело?

И тут Ксения поняла в чем. В Приюте стояла такая тишина, какой не должно здесь быть.

— Ну замечательно.

Ладно, пока не вспомнит, можно хотя бы осмотреться, раз уж она здесь. В свою комнату Рысь с Роуз особо никого не приглашали, хотя все всё равно к ним бегали, и Рысь отмахивался, но встречал их раз за разом. Кем надо быть, чтоб выносить столько людей? Разных людей, странных людей, и все хотят одной дурацкой вещи, и ее-то ты им дать и не можешь. Домой они хотят, знаете ли, домой! И память, и чтобы все стало как раньше.

Ксения медленно кружила по комнате — что у нас тут?

Стопка книг на столе — кто их читает? И засушенный львиный зев между страницами. И васильки. Роуз сентиментальна. Еще она, оказывается, развешивает платья на спинке кровати, и у нее появилось новое, в горошек, такое, с пышной юбкой. Может, сейчас так модно? Да где модно-то? А вот ремень Рыси — потрепанный, как будто унаследованный. А вот смятый лист, на котором написано: «Рецепты кексиков» и рядом пририсован кексик с глазками и улыбающимся ртом. Шутки у нас!.. А вот флакон фиолетового стекла, это ландышевые духи, такие даже в Центральном сейчас не купишь, они могут достаться разве что от матери. Они не портятся.

Ксения поборола желание спрятать склянку с духами в складках платья и глубоко вздохнула. И еще раз. Что-то неправильное было в этой комнате, но что?

А вот что — тут почти не видно Рыси. Тут платья Роуз и ее духи, и только кексики, возможно, принадлежат Рыси, хотя испечь их у него в жизни не будет времени. Тут нет ни его книг — ладно, есть одна, ни его одежды — да где он ее хранит? Вообще следов его присутствия почти нет. То есть понятно, что он много себя вложил в Приют, но кроме Приюта? Роуз, Роуз, Роуз.

Хоть бы картинки рисовал. Браслеты плел.

Вот так вот люди и становятся духами мест.

Она сама не знала, почему так разозлилась, до Рыси ей вообще не было дела, хочет скармливать себя чужим замыслам и чуть менее чужой женщине — пожалуйста. Но что-то где-то не увязывалось, фальшивило, вообще все в этот день ее царапало, а разгадка укрылась во вчера, в которое Ксении пока хода не было. Боже ты мой. И ведь наверняка их с Роуз матери друг друга знали, встречались в кафе, обменивались сведениями. О чем?.. Прошлое в голове дрожало маревом, не прояснялось, не складывалось в целое. Тьфу ты! И вот тут, когда Ксения окончательно решила, что денек будет хуже не придумаешь, кто-то сказал ей на ухо:

— Ну здравствуй, радость моя.

И Ксения обернулась.

От него пахло банановой жвачкой, и он был похож на Яблоко, вот только Яблоко сутулился, а этот нет.

— Так вы все-таки существуете, — сказала Ксения, — вы существуете. Я правильно почувствовала.

Нормальные дети верят в Зимнюю Старушку, Места Капели, Хозяйку Мостов и прочие безопасные, мирные сказочки. Ксения верила только в беловолосых. Это ими ее пугали с детства. Это о них рассказывал отец, уставившись на собственные руки, сплетенные пальцы. Это при их упоминании мать начинала теребить тот самый кулон, который после все-таки перешел к Ксении, — однажды даже порвала цепочку и вышла из комнаты, не закончив фразу.

«Они являются ночами, жаждут души твоей, страсти твоей, злости, бессилия жаждут вкусить они».

Ксения лет с двенадцати ждала их каждую ветреную ночь, каждую зиму и засыпала, обняв рюкзак. И если эти — порождения вьюги и метели, если они явились бы вдруг, — о, она знала, что им сказать. «Возьмите меня с собой. Я такая же, как вы. Я не хочу стать чьей-то женой. Я достойна большего. Когда весь мир занесет снегом и вы пойдете по этому снегу, сильные, как волки, я хочу пойти рядом с вами. Я одна из вас».

Беловолосый походил на мутное стекло, и Ксения дотронулась до его щеки. Когда зимой стекла покрываются инеем, на них дышат. Он же ей снился, она просто забыла. Раз за разом она теряла и теряла эти сны.

— Да что ты говоришь, — выдохнул Белый. Прижался к ней сзади, обхватил за талию, легонько потерся щекой о щеку. — Ты знаешь, кто я. Я так долго ждал, пока смогу тебе это сказать. Ты будешь первой леди, королевой. Ты будешь моей. Только помоги мне.

— Что угодно, — сказала Ксения без голоса.

— Приведи сюда девочку. Она моя. Она моя в другом смысле… как пища. Ты не как пища. Ты как наслаждение.

— Откуда привести?

— Из дома мастера. Туда мне хода нет. Пока нет.

— Мастер знает меня и не допустит…

— Заморочь мозги девочке. Скажи… — Он на секунду зажмурился, и Ксения поразилась, какие пушистые и густые у него ресницы. Тоже белые. — Скажи, что она здесь очень нужна. Скажи — только ее все ждут. Скажи — сможет спасти Приют от нас. От меня. Мы все суть одно и то же.

Ксения запрокинула голову и потерлась о его плечо. Как будто шла по кромке льда и лед трещал.

— Кто ты? — спросила Ксения.

— Я — это вы. Вся ваша ненависть к самим себе. Все сожаления. Ты удивительная. Ты такая… терпкая.

Черная сила внутри Ксении будто вся потянулась в его сторону, будто бы ветер подхватил ее и понес — в его ладони, в ямки под ключицами. Раньше сила так мерно шла наружу, только когда Ксения пела или сидела в баре и позволяла силе