Фуга - Елена Владимировна Ядренцева

class="p">Если бы его спросили, что в этот день ему запомнилось сильней всего, в день, когда утром выпал снег, в день смены эпох, Рысь ответил бы — лица мелких. Они воспринимали все всерьез, и поэтому Белый мог их зацепить, а старших — нет; младшие стояли бледные, безмолвные, будто и впрямь в чем-то были виноваты, будто чего-то такого всю дорогу и ждали, а Белый не додумался рассмешить, куда ему, ему только их испуг и нужен.

— Ну-ка, ну-ка, — говорил он, медленно прохаживаясь взад-вперед, — кто это у нас тут такой красивый.

Старшие встали позади младших, и обнимали их за плечи, и смотрели на Белого с таким укором, что даже воздух стал каким-то горьковатым.

— Тебе нормально так? — зашептал Артур, словно не веря собственным глазам, и Я Вам Клянусь подхватил, голос у него срывался:

— Мы что, для этого Приют основывали? Вот для вот этого вот?

«Все будет хорошо, — думал Рысь громко, — все будет хорошо, потерпеть час-два, записки мастера все равно один я могу прочесть, должен же там быть ответ, хоть какой-то… я не успел, но я найду, я все исправлю, только сдержитесь сейчас».

А безымянный, как нарочно, нарывался, разъяснял мелким правила новой жизни, и у старших сжимались кулаки, и в ушах у Рыси звенело.

— За несанкционированный выплеск силы — штраф. За нападение на любую версию меня… За нарушение равновесия… За вольные мысли…

— Мыслей в законе не было, — сказала Роуз, и в голосе ее было сочувствие. Она не сдалась, но изображала как раз ту самую покорность, которой безымянный ждал вообще от всех. — Мыслей в законе не было. Про равновесие и нападения все правда.

Беловолосый смерил ее до смешного грозным взглядом и продолжил:

— Передать один штраф можно один раз. Если кто-либо взял несколько чужих штрафов одновременно и потерял сознание в процессе, то остаток выплачивается теми, за кем штраф изначально числился.

Рысь не хотел, но все-таки спросил:

— А позволяет ли закон пить без остатка?

В серых глазах промелькнуло уважение. Может, он тоже вырос на окраине и знал, что самое главное. Условия драки.

«Не начинай думать о нем как о человеке».

— До первой потери сознания, — ответил безымянный легко, как своему, будто не из-за него Рысь сейчас стоял шатаясь, — а уж сумеет ли кто оправиться после — это вопросы личной силы, личного желания. Но оболочка нет, не растворяется. Мы же не звери. У нас же правила есть.

Он явно кого-то передразнивал, а Рысь не знал кого, а хорошо бы знать; хорошо бы получше знать всю эту историю, но он не хотел лишний раз думать о старом мастере и доверял ему и Роуз — может, зря.

Не в том смысле зря, что Роуз недостойна, а в том, что, может быть, он что-нибудь придумал бы и она не смотрела бы на беловолосого с таким печальным узнаванием, как сейчас. Он разрешал ей жить по горло в тайнах и только сейчас понял, что, быть может, она хотела, чтобы он вытащил ее на сушу силой.

— А кто придумал этот закон? — выкрикнул Артур, просто чтоб нарушить тишину и чтоб проверить голос — не дрожит ли?

Нет, не дрожал пока. Все повторялось. Рысь узнавал позы, оттенки голоса.

— Кто-кто придумал, — протянул беловолосый и заботливо смахнул пылинку с плеча Артура, — угадайте с трех раз. Кого вы любите.

И все уставились на Рысь.

— Нет, — уточнил беловолосый, — тот, кого здесь нет.

Он схватил за запястье Ксению и выдернул из строя; теперь они вдвоем стояли напротив остальных.

Роуз смотрела широко открытыми глазами:

— Ты не можешь быть на его стороне.

— Почему нет?

— Ты же…

— Она умнее тебя в сто тысяч раз, — ответил безымянный, — умней вас всех.

Ксения взяла Белого за руку и улыбнулась. Ее волосы напоминали черную морскую пену.

— Блин, — сказал Артур, — да я сам сейчас психану, — и в подтверждение своих слов немедля пнул кровать.

— Я тебе психану! — ответил Рысь вполголоса. На громкий сил не хватало. Вообще ни на что не хватало, кроме коротких, четких указаний.

Роуз сидела на полу у его ног, положив голову ему на колени; он рассеянно массировал ей лоб. У мастера в доме небось никто ее не мучил бы. Да что говорить.

— Платим за мелких, пока можем. Все по очереди. Кому не хочется, делает шаг вперед.

По правде говоря, шаг вперед в таком бедламе сделать было затруднительно. В мансарде в жизни не собиралось столько народу; люди сидели на кровати, на полу, на стуле, на его, Рыси, рабочем столе. Младшие, старшие. В полутьме Рысь почти не видел лиц, но освещать Приют сил не хватало тоже. Он все ждал, когда вернется мастер и придется ему все объяснять, но мастер не приходил. Что же, ну и ладно, хоть Щепку забрал — и на том спасибо.

Беловолосые заглядывали в дверь, бродили по этажу, вытаскивали миски из шкафов в столовой. Один подпирал стенку и молчал. Их стало то ли восемь, то ли десять — но все пока были сытые, ленивые, расползлись по Приюту как сонные мухи. Леди влепила одному пощечину, и за нее заплатил Я Клянусь: «Ну а что делать».

— Мы хотим сами платить, — заявила Леди пятнадцать минут спустя, и голос у нее дрожал, а носовой платок она отдала Клянусь, — мы не хотим вот так вот вас использовать!

— Для вас опаснее. Вы младше. Более хрупкие, — объяснял Рысь отрывисто, берег дыхание.

— Но младший не значит невыносливый!

— Но хрупкий. Растущий организм. Лучше просто попробуй в следующий раз их не бить.

Младшие требовали бунта, старшие — плана действий, беловолосые то появлялись, то исчезали. Безымянный и Ксения заняли кухню. Ксения готовила желе. Обычно Рысь не позволял, чего продукты переводить, но теперь Ксении никто был не указ. Она добралась до клубники, замороженной на черный день, и Рыси стало смешно, как он раньше из-за этого досадовал. Рачительный хозяин. Молодец!

Ксения, к слову, уже успела отвесить ему пощечину, полновесную, крепкую, давно мечтала, видно, но Рысь ответил:

— Ну и что?.. — и Ксения отступилась.

Если ты научился укрощать детей, то одержимый взрослый — плевое дело. Он все хотел поговорить с Роуз про закон, про старого мастера, про двухлетний срок, но люди шли и шли, и вечер тянулся. Роуз помнила больше, чем он, и говорила поэтому тоже больше. Я Вам Клянусь на полусогнутых пробрался в кухню, из продуктов стащил почему-то кусок сыра, и этот сыр теперь поделен был на всех.

— Я одного не понимаю, как же старый мастер?.. — мялся Я Вам Клянусь, и Роуз ответила:

— Он избегал гораздо худшего исхода.

— Откуда эти белые вообще взялись?

Роуз пожимала плечами, как будто ничегошеньки не знала. Ну конечно.

Я Вам Клянусь меж тем увидел в кухне Ксению, внезапно осознал, что она с Белым, и от горя стал выглядеть в два раза старше. Роуз взяла его ладони в свои.

— Она вернется, — повторял Я Вам Клянусь, будто с ним кто-то спорил. — Она вернется. Возвращается всегда. Просто ведется на все новое. Увидите.

И Рысь впервые понял: что бы ни испытывала Ксения к Клянусь, он-то ее правда любит. Почему-то от этого стало легче.

Откуда-то принесли свечи, расставили на свободных местах, долго искали спички. Приторно пахло малиной.

— Такие важные вопросы, — заявил Клянусь, — на голодный желудок не решаются.

Они и впрямь смотрели все голодными глазами: и Артур, и Клянусь, и Говард, и Асенька, и Феликс — все. Все думали, что Рысь знает, что делать, и обступили его, готовились внимать.

— Слышь, — шепнул Артур, зачем-то дергая Рысь за рукав, — слышь, чё я вспомнил, а, Рысь, ну послушай. Это ж было уже все. Мы же тогда все умерли, два года назад. Да?

— Нельзя об этом вслух, — дернулась Роуз, — не говори об этом никогда больше. Тогда весь мир погиб.

То ли другие не очень расслышали, то ли не очень удивились, потому что в последний час чувствовали то же, что и Рысь, — боль узнавания. И белые уже когда-то скользили то ли по приютским коврам, то ли и вовсе по траве, и безымянный