Вороньи сказы. Книга первая - Юлия Деулина

– Позову-ка его, может и нава какого Светлова уберегу от клинка… Ну или чем они там дерутся?..

– Да как будто бы клювами воздух разбивают, – Горицвета щурится. – Чуднó.

Я по сторонам зыркнула, чтоб никого, воздуху набрала да как закричу прямо в воду:

– Князь Ворон! Врана меня звать! Поговорить надо!

Пуще прежнего вороны зашумели, и не только в отражении, но и на деревьях у реки, закаркали, заскакали с места на место. «Врана! Врана!» голосят.

Отделился от стаи один ворон, здоровенный, я таких в жисть не видела, да чем приближнее становился, тем больше рос, покуда вовсе не вытянулся в воя статного. Глаза у него – чёрные, птичьи, волос крылом вороным отливает, но и серебра в волосах и бороде есть, кольчуга на нём чёрная, меч под рукой, на плечах плащ с опёркой воронячей. Без шлема, хоть с битвы, а на челе серебряный венец с двумя воронами, что крыльями касаются. Склонился он с той стороны отражения над водою, глядит на нас, не мигает.

Мы застыли как зайки, шевельнуться боимся.

– Врана, – говорит наконец, а голос вовсе не птичий, глубокий такой, обволакивает, слух нежит. – Здравствуй. Узнала, значит. Беда у тебя али просто говорить хочешь?

– Говорить хочу, княже.

– То ясно. Обожди, Врана, битву кончу и явлюсь тебе. Негоже дружину бросать.

– Хорошо, – я только и сказала, а отражение рябью пошло, и вновь стало видно дно речное.

– Ух, надо было ему всё-всё сказать, что беда! Ведь беда же с этим Наведаром клятым! А то вдруг не явится, вдруг отправил тебя да рад! В лесу тебя бросил, ну надо же, а ведь Князь, не от нужды великой Тёмн под руку толкнул! – Горицвета разозлилась, разошлась.

– Явится, думаю. Подождём. Если не явится, каждый день отражать его стану, придётся ему явиться.

Говорю, храбрюсь, а сама-то струхнула, и не пойму даже больше от того, что то Князь Былинный или от того, что отец мой незнамый никогда.

Не стали мы, понятно, в село возвращаться, до темноты на бережку просидели вместе с воронами уж успокоившимися. Только скрылось солнышко в Светловых вратах, вспорхнули вороны в небо, закружили, и видим с вышины к нам птица чёрная опускается. Ударилась оземь, и поднялся Князь, такой, как видали его. Вороны по веткам расселись, головы склонили, ну и мы с Горицветой поклонились, конечно.

– Удачна ли битва, княже? – спрашиваю, вежливо так.

– Она всегда и победа и пораженье. Но, думаю, не про мои битвы ты говорить хотела. Погляди-ка на меня, Врана. Скажи, что поняла?

– Тайну мою мы раскрыли, и писано там, что я дочь твоя, – говорю, а сердечко колотится сильно так.

– И кто мы? – будто бы и насторожился Князь.

Вороны загалдели «Мы! Мы!».

– Я, Горицвета вот, моя подруженька, – на неё киваю. – И Котяна, бабка марька, к которой я в ученье пойду.

Он будто не удивился, не разозлился, кивнул лишь:

– Тогда ясно. Хочешь ты, верно, про себя знать? Приглашу вас тогда в мои хоромы, – и руки нам протягивает.

Мы с Горицветой переглянулись, коснулись княжих рук, и тут же он утянул нас в темень, перья птичьи по лицо защекотили. А уж через миг оказались мы в зале шумном, стол длинющий, за столом – вои сидят, галдят, смеются, пиво пьют (а сейчас, как пишу, думаю, может и не пиво то было, а кровь). Только каждый раною обезображен – у кого горло перерезано, у кого грудь разбита, у кого глаза нет, и раны эти застывшие такие, словно только что их нанесли, а кровь не хлещет. Князя увидали, закричали ему приветное, кубками зазвенели. Тот кивнул лишь, да повёл нас прочь, по лестнице деревянной наверх, в горницу малую. Только зашли – свечи зажглись, осветили всё. Человеческая совсем с виду горница, стол есть, скамья, простые совсем. На стенах оружие разное. А так ну совсем не под князя, привёл нас, видать, не где гостей принимает. Кивнул, мол, садитесь. Сам тоже сел.

– Разгадали вы верно, хоть я и колдовством тайну твою скрыл, чтобы недруги не знали. Ты правда дочь моя, и кровь моя, это признаю. Но сразу, Врана, скажу, что не одна ты, есть у тебя братья и сёстры, и вперёд тебя они наследуют.

Я и смутилась, и любопытство меня разобрало:

– Не вечен ты разве, княже?

– Не состариться мне и от хвори не помереть. Но может меня сразить другой Князь Былинный или боги сами. Тогда наследник мой место займёт. Тут как у людей.

Я киваю, вопросов столько, что, кажется, ночи нам не хватит. Горицвета притихла мышкой, на меня да на Князя глядит.

– Поняла. Да уж я и не думала, не мечтала княгиней становиться хоть какой… – и тяжко так, но вопрос главный всё ж задала сразу: – А мать моя? Что с ней?

– Мать твою звали Иринея по прозвищу Ночецвет, – только начал князь, а у меня уж сердце ухнуло, предчувствуя. – Она полурийной была, полурувой и колдуньей.

– Невестой Тёмновой? – спрашиваю.

– Нет, Тёмн её вниманием обошёл. Со мной она договор заключила, чтобы сильнее стать, тебя мне обещала…

– Но… почему я тогда невестой уродилась, раз ты меня себе хотел?

– Умудрился я с Тёмном рассориться, покуда она тобою непраздная ходила. За то Тёмн тебя в невесты и отметил, чтобы забрать, если неугодное ему сотворю. Оттого я тебя и решил в свои дела да беды не впутывать.

– Чем же ты Тёмна разозлил, княже?

– Решил я тебя в свои беды не впутывать, – вроде строго сказал, с намёком, но вроде и улыбнулся чуть.

Я примолкла от такого, а он продолжил:

– Ты с Иринеей жила, маленькая совсем была, когда она пропала. Я нигде её не нашёл, ни следа, душу её, видно, другой колдун поглотил. Знаний она желала непомерно, а это опасная тропа. Тебя привёл же к людскому жилью и наказал должнице моей, твоей бабке приёмной, растить тебя, но тайну не раскрывать.

– Получается, сразу вы поняли, что Тёмн меня отметил? – спрашиваю.

– Да, это сразу среди тайн твоих, лишь вдыхает ребёнок Светлово семечко-душу, Тёмн тут же может одарить… За тобою вороны мои глядели, но им я тоже наказал молчать. Но теперь, конечно, говори с ними свободно – и расскажут, и помогут. Я тебе предложу, но, думаю, не захочешь ты всё же. Желаешь если, приходи к моему двору, тут братья твои и сёстры есть, но все здесь – нечисть. Ты покуда человек на три