Хроники Кайдарии. Дурная кровь - Андрей Плотник

– свободу. Несколько раз она связывалась со мной и осыпала насмешками, как и тогда, в детстве. Где-то в глубине души я, конечно, любила ее, но больше ненавидела. А еще – завидовала. Там, в замке Карн… Комендант пообещал, что меня тоже обратят, если я сдам сообщников. Я любила Сандро как друга и не раз сражалась с ним плечом к плечу, но… Никогда, никогда я не верила в то, что его наивные мечты однажды воплотятся в жизнь. Я свыклась с тем, что дело Сопротивления заведомо обречено на провал, и была готова умереть в любой момент… Иногда я как наяву видела всех своих соратников живыми мертвецами, гибнущими во имя пустых идеалов, и смеялась, смеялась так, что не могла остановиться. Должно быть, затаенная жажда смерти, порожденная ненавистью к самой себе, и удерживала меня в их рядах. Но когда комендант сделал то предложение… Я поняла, что отказываться просто глупо. Я могла доказать сестре, что ничем не хуже ее. Сандро и его банда все равно были обречены. А разве можно предать мертвецов?

– Можно, – тихо проговорил я. Влага застилала глаза. Ощущение было такое, будто мне в спину воткнули нож, да еще и безжалостно провернули его в ране. – Но почему ты здесь?

– Разве не понятно? – она горько рассмеялась, а потом начала рыдать. – Меня обманули. Упыри предали меня, и я это полностью заслужила.

Я обнял ее, и какое-то время мы вместе сотрясались в рыданиях, как актеры дурной мелодрамы. Несколько раз я начинал смеяться, но не понимал, почему.

– И только теперь, – продолжила она, – когда оказалось, что мое падение было совершенно напрасно, я прочувствовала всю мерзость предательства. Как видишь, никаких оправданий и смягчающих обстоятельств.

Она устало взглянула на меня.

– Я больше не хочу жить.

– Именно поэтому… Поэтому тебя тянуло ко мне? Я тоже казался тебе предателем собственного народа?

– Наверное, – она устало пожала плечами. – Мы были похожи. Чужие среди своих. Так что именно ты должен сделать это.

– Что?

Спокойным, лишенным страха или отчаяния жестом она извлекла из-за пояса кинжал.

– Убить меня, конечно же. Не строй из себя идиота.

– Не говори ерунды, – ее лицо вновь превратилось в расплывчатое пятно перед моими глазами – никогда в жизни мне еще не приходилось столько плакать. Внезапно я тоже сделался себе отвратителен, словно бы разделив с Адель всю глубину ее самоуничижения. И заскрипел зубами в бессильной ярости.

– Ты… Тебя должен судить трибунал.

– Хочешь, чтобы о моем позоре узнали все? Хочешь втоптать меня еще глубже в грязь?

– Нет. Боги, нет!

– Тогда сделай это сам. Окажи мне последнюю услугу. Иного выхода все равно нет.

Я знал, что она права. Знал, что руки ее по локоть в крови, как и мои, а совесть – наличие которой отличает человека от вампира первее физиологических признаков – может быть страшным судьей… Все это напоминало липкий кошмарный сон, в котором я безнадежно тонул, задыхался под гнетом противоречивых чувств, слипшихся в моем сердце в один тугой отвратительный комок. Лезвие вошло в ее плоть почти беззвучно. Удар снизу, под ребра, в самое сердце. Я был обучен убивать разными способами, и этот был милосерднее прочих. Последний вздох с тихим шелестом вышел из раскрывшихся губ, и я в последний раз поцеловал ее, ощущая приятную мягкость и тепло ее губ, которым вскоре предстояло навеки похолодеть.

Я встал и взглянул на свои руки. В свете луны кровь казалась почти черной. Боги, как же ее много! Грудь моя тоже была залита кровью, брызнувшая струйка запечатлела на ткани неровную линию, похожую на строчку арабской вязи. Не оглядываясь, я вышел из погреба, слыша по ту сторону полуразрушенных домов оголтелую стрельбу. Внутри меня было пусто, и в эту пустоту внезапно хлынул гнев. Напоследок позаимствовав у Адель второй пистолет, я кинулся на звук, ощущая, как слабый морозец холодит слезы на моих щеках.

Проходы между домами были перегорожены решетками. Наконец мне удалось найти узкий лаз, ведущий как раз в нужную сторону, и я начал боком протискиваться между стенами из шершавого бурого песчаника. Проход вывел меня в садик, отгороженный от мостовой простым деревянным забором. На сей раз никакой колючей проволоки или шипов. Одним рывком я схватился за его верхний край и подтянулся, перекидывая ногу на ту сторону – но едва сделал это, как в воздухе послышался резкий, режущий уши свист. Пригнувшись пониже, я перевалился через забор и покатился по земле. Природа звука была мне хорошо знакома. С резким стуком зубчатый отточенный край летающей гильотины вонзился в доски у меня над головой и завибрировал. Если бы Чи-Мей накинул мне это приспособление на голову, ему оставалось бы лишь посильнее дернуть за цепь, чтобы приведенные в действие лезвия сомкнулись и вонзились мне в шею, отделяя голову от тела. Смеющийся Демон мастерски обращался с этим древним китайским оружием.

Я вскочил на ноги и осмотрелся. Темный силуэт в широкополой шляпе застыл посреди кустов на противоположной стороне улицы. Возвратить гильотину в свои руки было для него делом пары мгновений – цепь со звоном туго натянулась, однако лезвие прочно застряло в заборе. Сколько цзянши ни дергал, ничего не происходило, лишь дрожали крепкие доски. Я вскинул пистолеты и надавил на крючки, почти не целясь выпуская пули одну за другой. Судя по всему, ни одна из них не достигла цели, но все же Чи-Мей вынужден был оставить свое главное оружие и искать укрытия. В тенях он растворился быстро, как призрак. Эта маленькая победа ободрила меня, хотя я знал, что летающая гильотина являлась отнюдь не единственным его оружием.

А кипящая поблизости схватка все набирала обороты – выстрелы звучали снова и снова, бычий рев, издаваемый глоткой Фроки, разносился далеко окрест. Я бросился вниз по улице и вскоре увидел очередной ров, полностью перекрывающий узкую аллею. На дне его, надо полагать, тоже торчали смертоносные шипы. Через широкий провал был перекинут один-единственный брус, параллельно которому на высоте пары метров тянулась металлическая балка – несколько секир с широкими лезвиями, закрепленных на ней, приводились в движение жужжащим где-то поблизости генератором, безостановочно раскачиваясь над брусом. Перебраться на ту сторону можно было лишь идеально рассчитав время и уворачиваясь от страшных лезвий, с шумом рассекающих воздух. Другой дороги, естественно, не было.

Глубоко вдохнув, я поставил ногу на брус и сделал первый шаг. Слева и справа на расстоянии пары метров – голые кирпичные стены, внизу – острия, нацеленные будто прямо на меня. Я сделал четыре выверенных шага,