Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер

Но дверь уже закрылась. Женщины продолжают кричать и стучать, но потихоньку всеобщее неистовство неизбежно стихает. Наступает тягостная тишина. Однако не менее неизбежно какое-то время спустя дверь снова открывается. На борт поднимают последнюю женщину и впихивают в наш отсек. Она замирает на пороге с ошалевшим видом.

– Чего встала, садись давай! – бурчат женщины. Они умудряются раздвинуться и освободить немного места на лавке. Новоприбывшая садится почти напротив меня. Одновременно мотор автозака бодро заводится, и мы начинаем движение. Поехали!

Я украдкой разглядываю эту новенькую. И ощущение того, что вижу что-то странное – все усиливается. Лет сорока, в стильном пальто, без шапки. Ухоженная. Но лицо уставшее и грустное. На руках – свежий красный маникюр. А прическа очень изысканная, с искусно уложенными локонами. Покрытыми лаком для волос! Лаком? Невероятно! Так-так… А еще у нее в руках – совершенно пусто! Ни единой вещички! Так-так… Да она же действительно новенькая! Свежеарестованная!

– Вас что, сегодня арестовали? – не выдерживаю я. Женщина поднимает на меня красные, явно заплаканные глаза:

– Да… В зале суда…

– Ох! Сочувствую!

Мда… Я прекрасно понимаю, каково этой бедняжке и что она сейчас чувствует. На вид вполне приличная женщина, даже дама. Совершенно из другого мира. И явно не преступница. Скорее всего, по какому-нибудь экономическому делу…

Женщина тихонько зашмыгала носом, и из ее глаз потекли слезы. Я полезла в сумку и достала упаковку бумажных носовых платков:

– Вот, возьмите!

Она кивнула мне с благодарностью. Высморкалась. А я достала тюбик детского крема, истраченный наполовину, и протянула ей:

– Вот еще – тоже возьмите! – я помнила, как остро не хватало мне в первые тюремные дни хоть какого-то элементарного крема.

– Что вы, что вы!.. Мне все передадут!

– Я знаю… Но это когда еще будет! А на первое время пригодится!

– Спасибо большое! – женщина попыталась улыбнуться и спрятала крем в карман пальто.

Мы мчим достаточно бодро. Еще бы – уже поздно, и все пробочные часы давно закончились. Нас вовсю трясет и мотает, но поскольку падать из-за тесноты некуда – никто не жалуется – все только ахают на резких поворотах. Вот знатно так тряхануло, и чуть ли не до потолка всех подбросило. А потом – через метров двадцать – еще раз как тряханет!

– Ага, на Шоссейную заехали! Тут два лежачих полицейских! Значит, почти приехали, – комментирует кто-то бывалый.

И минут через пять мы и правда затормозили. СИЗО! Въезжаем в шлюз. Глохнет мотор, выключается свет, камазовский конвоир вылезает наружу. На борт поднимается человек с фонариком. Светит нам в лица: «Сколько вас тут?» «…А сколько нас?» – пересчитываемся.

– Пятнадцать!

– Четырнадцать! – это из соседнего отсека.

– И два в «стаканах»… Так, всего тридцать один…

Человек с фонарем уходит. Выехав из шлюза, автозак проезжает метров триста и тормозит. Приехали! Мотор затихает, дверь открывается, и наш конвоир спускается наружу.

– Эй! А мы? Долго нам тут еще сидеть? – загалдели женщины.

– Сейчас все узнаю! Ждите!

– Выпусти на улицу! Хоть на воздухе подождем!

– Ждите, сказал!

– Но хотя бы дверь не закрывай!

Дверь он не закрыл. И на том спасибо! На нас пахнуло свежим холодом. Ждем дальше. Несколько женщин снова закурили – но сейчас, у финишной прямой это уже неважно! Мысли всех устремлены к этому последнему рывку – поскорее бы пробраться сквозь оставшиеся препятствия, через сборочный конвейер и очутиться наконец в теплой постели.

– Чья сегодня смена на «сборке»? Кто знает?

– Марья Геннадьевна вроде…

– Нет, Марья Геннадьевна была утром. Сейчас уже не она. Хотя жалко, она бы быстро всех раскидала.

– Да, жалко…

– Кажется, сейчас дежурит Наташа-солярий…

– О! Нет! Тогда мы с ней встряли по полной!..

– Мда…

Помолчали.

– Да чего так долго-то! Проверка же давно закончилась, все на месте…

– Вот-вот… Приедешь к десяти – сидишь. Потому что проверка. Приедешь после десяти – тоже, блин, сидишь!

– По ходу много автозаков. И мы в очереди.

– А сегодня вообще большой выезд был? Кто в курсе?

– Ну больше ста человек – точно…

– Машин пять-шесть…

– Но наша машина из Мосгора наверное последняя выехала. Не просто так же именно мы эту новенькую ждали…

Помолчали еще.

– Девки, давайте стучать! Невозможно уже тут сидеть!

– А чего стучать-то? Кто нас услышит-то? Они все ушли на корпус… Да и услышат – тут всем пофиг…

– И мне пофиг! Я буду стучать! Мне в туалет надо, не могу!

Но стучать никому не пришлось. Раздалось кряхтенье поднимающегося конвоира. Он быстренько отпер все отсеки, и мы по очереди начали выбраться из автозака. От долгого сидения и тряски мое тело почти разучилось двигаться. Я спускаюсь по железной лесенке на негнущихся ногах. В каком-то замедленном режиме спрыгиваю с последней ступеньки на снег, словно из «пепелаца» на поверхность безвоздушный планеты Хануд[16], и ночная тьма вокруг, подсвеченная прожекторами, только усиливает это впечатление. Девчонки вокруг потягиваются, переминают затекшие конечности и охают. Засиделись…

Наш автозак припарковался почти у края площади, на уровне первого этажа. В окнах камер темно – уже давно отбой, но тут в зарешеченной форточке появляется чья-то голова:

– Эй! Лилька! Это ты?

– Да! Вы еще не спите? – откликается одна из приехавших.

– Тебя ждем! Чего привезла?

– Три года! Прокурор запросил шесть!

– Ура! Молодец! Поздравляю!

– Ага! – улыбается Лилька. – Ложитесь давайте! Когда еще меня поднимут!

– Да нет! Мы уж подождем!..

Когда из автозака вылезает последняя женщина, мы начинаем движение вниз по тоннелю, к «сборке». Конвоир застревает у машины, и мы не спеша, нестройной растянувшейся толпой идем сами по себе, почти свободно. Проходим мимо двух автозаков, припаркованных вдоль тоннеля. Подходим к сборочному входу. Он заперт. Нужно ждать, когда отопрут. Мы оказываемся совершенно одни в этом пространстве. Ни единого человека в форме. Так странно. И так непривычно…

Кто-то начинает курить, кто-то отходит в сторону – пошептаться. Кто-то усаживается на ящики. Неужто не насиделись?.. Я начинаю бродить туда-сюда, чтоб не стоять на месте и не мерзнуть. Снова перед глазами мусорные бачки, горы металлолома, кошки… Неужели я видела все это всего лишь сегодняшним утром? По ощущениям – прошла как минимум неделя! Хотя и в самом деле – времени-то прошло немало – более пятнадцати часов. Пятнадцать часов сидения в автозаках и в конвойках! Пятнадцать часов непрерывной опосредованной пытки!.. Я смотрю на далекое темное небо – сейчас оно не в клеточку – и стараюсь дышать как можно глубже. Надышаться свежим воздухом. Потому что уже знаю, что скоро снова окажусь запертой в вонючем каменном мешке. И снова неизвестно на сколько часов. Но я гоню эти мысли и просто дышу. Просто смотрю на небо