Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Басманный суд
Спустя часа два я наконец-то слышу с улицы: «Басманный суд!» Вот оно! Я вскакиваю и выглядываю в глазок.
– Кто в Басманный? – спрашивает наш конвоир.
– Я! Это я! Я тут! – говорю ему через отверстие.
Он отпирает мою дверь, а тем временем на улице раздается: «Вебер!» – и в тамбур взбирается очередной товарищ в форме. Пристав.
– Вебер? – бросает на меня скорый взгляд своих серых глаз.
– Да…
Он высокий, седоватый, лет пятидесяти. С какой-то едва уловимой усмешечкой. Я уже знаю, что нужно делать и протягиваю ему руки. Он надевает мне наручники и пристегивает к своей руке. По лестнице спускается первым. Я – за ним. Как бы сейчас не загреметь! В наручниках, да еще с сумкой, спускаться дико неудобно! Но он почти галантно подставляет мне свою твердую руку – страхует. И я благополучно приземляюсь на снег. Мы перед невысоким старинным зданием. Вокруг – несколько парней в форме, у одного овчарка на поводке. Окружили по периметру. Ну правильно – а вдруг я захочу сбежать?
Заходим в неприметную дверь, дальше спускаемся в подвальный этаж. Идем мимо комнаты с мониторами и оказываемся в небольшом коридорчике с лавочками. Здесь штук десять дверей. Конвойки для заключенных. Пристав снимает с меня наручники и открывает дверь под номером пять.
– Посиди тут. А сумку оставь на лавке…
– А как же вещи, еда?
– Все получишь, погоди. Сначала тебя нужно досмотреть…
Я захожу в конвойку. Что ж, она гораздо больше, чем в Мосгорсуде, и намного уютнее, чем в Тверском. Желтые стены и оранжево-желтый свет с потолка. Лавка – широкая, длиной почти с мой рост. Не полка в купейном вагоне, но почти. Мусор нигде не валяется, на стенах – несколько едва заметных надписей, типичный арестантский бред, но в глаза почти не бросаются. «А тут – ничего…» – делаю я вывод.
Спустя минут пять дверь открывается. На пороге – светловолосая девушка в форме: «Выходи!»
Подходим к лавочке, где лежит моя сумка.
– Так, давай показывай, что у тебя тут…
Я выкладываю содержимое сумки на лавку. Девушка внимательно осматривает каждый предмет. Открывает очечник:
– Так, очки со стеклами. В камеру их брать нельзя… Оставишь тут и возьмешь перед заседанием.
– Ясно…
Отвинчивает крышку у тюбика с детским кремом. Выдавливает немного себе на руку. Распечатывает коробку с пайком, смотрит, что там внутри. Открывает крышечку у питьевого йогурта, нюхает. Ощупывает пакетик с арахисом, перебирает пачку документов – бумажку за бумажкой:
– Что, 159-я статья?
– Нет… 105-я…
Она бросает на меня быстрый удивленный взгляд. Я прямо вижу, как она внутренне напрягается:
– Да?.. А чего столько документов?
– Не знаю… Сколько есть…
– Хм… А вот это запрещено. Изымаем! – у нее в руках палетка теней Guerlain.
– Что? Почему?
– Тут зеркало. Запрещенный предмет. Нужно изъять.
Да ладно! Серьезно? Я возила эти тени с собой повсюду на все выезды, не столько из-за самих теней, а сколько из-за небольшого зеркальца, вмонтированного в крышечку. Это вообще было моим единственным зеркалом в тюрьме, и теперь они что, у меня его забирают? У меня прям все упало…
– Раздевайся давай!
– Раздеваться? Мне что, все снимать?
– Нет-нет, не все. Только верхнюю одежду…
Я снимаю пуховик, олимпийку. Девушка ощупывает меня поверх одежды.
– Бюстгальтер с косточками?
– Нет, я убрала, – я действительно давно уже вытащила из него косточки, по совету сокамерниц.
Дальше она ощупывает пуховик, олимпийку. Очень тщательно.
– Тут шнурок! Это тоже запрещено! – показывает на кончик шнурка. Из капюшона олимпийки. Ох! И как я не подумала про него! Вот балда! Надо было давно уже вытащить!..
– Или вытаскиваем, или всю олимпийку заберем.
– Вытаскивайте, – вздыхаю я.
– Теперь обувь!
Я сажусь на лавку, снимаю невысокие сапожки. Те самые, в которых меня арестовали.
– Тут супинаторы! Запрещено!
– Что? Не может быть!
– Да! Вот они. Нужно вытащить. Или будешь без обуви.
– Но как же… Я же все время в них ездила… И никто никогда никаких супинаторов не находил! Меня же сто раз уже обыскивали!
Я вконец расстроилась. Да что же это такое! Сейчас раскурочат мою единственную в тюрьме приличную обувь, и привет!
– Ну пожалуйста, может можно как-то обойтись? Как же мне в них потом ходить?
– Ну я не знаю… Пойду за руководством. Пусть решает…
Девушка возвращается с тем седым мужиком, что меня привел. Оказывается, он и есть руководство! Начальник! Он берет в руки сапожок, осматривает.
– Да, есть супинатор… Да ты не бойся, я аккуратно выну, будет совсем незаметно.
– Точно?
– Точно! Я их столько повынимал, какой-никакой опыт есть! – и он весело подмигивает.
Я киваю. Начальник быстро вытаскивает из-под стелек узкие железные полоски и протягивает мне сапоги: «Вот, смотри, ничего не испортил!» Я смотрю – и правда, на вид все в порядке. Все целехонько! Прямо гора с плеч. Обуваюсь.
– Ну что? Мы можем приобщить супинаторы к изъятым вещам. Они тебе нужны?
– Да нет… Что я с ними буду делать?..
– Выбрасываем?
– Ну да… Послушайте… А можно мне тени вернуть? Я все время ездила с ними, и никто никогда не придирался. Ни в СИЗО, ни в других судах…
– Какие тени?
Девушка показывает коробочку:
– Вот эти. Тут зеркало.
Начальник сочувственно так говорит:
– Нет, к сожалению, не можем. У нас же есть перечень запрещенных предметов. А если придут с проверкой, найдут? Нам же и влетит! К тому же, мы под видеокамерами сейчас…
– Ясно…
– Да ты не переживай! Мы оформим изъятие, запечатаем все в пакет, и ты получишь эти вещи в СИЗО. Должна получить…
– Ага…
– Так, теперь сумку оставляй на лавке, а что нужно – забирай в камеру.
Но мне как раз все и нужно! Не просто так же я привезла все эти вещи!.. Только как мне их теперь занести? Без сумки?.. Я складываю все в олимпийку, и получается эдакий узел. С ним в руках и захожу в конвойку.
Перед тем, как меня запирают, спрашиваю начальника:
– А
