Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вячеславна послушала-послушала Казакову и быстренько отошла, мрачно качая головой:
– Господи, какой же это кошмар! Нет, лучше ничего не знать! Не хочу больше и слышать об этой зоне!
Она была права. Я тоже не хотела об этом слушать. Вернее, старалась. Поэтому я даже не подходила к Оксане ни во время этих публичных лекций, ни после…
Но как-то я шла мимо, и Оксана вдруг посмотрела на меня, и серьезно так говорит:
– А тебе, Люда, вообще нельзя на зону. Это место не для тебя!
– А я и не собираюсь! – отвечаю ей уверенно. И совершенно искренне…
Оксана одобрительно подмигнула.
Она потихоньку приходила в себя. Наш «пионерлагерь» пошел ей на пользу. Казакова поназаказывала разной вкуснятины в интернете, дочь принесла ей передачу с ее любимым шоколадом, сервелатом, помидорами и орехами. Человек начал отъедаться. И очень быстро Оксана превратилась в прежнюю себя: спокойную и грозную «пиратку». Раздающую мудрые советы и учащую «как жить».
Дело в том, что идеи Зелланда и другие учения Казакова не просто заучила, она их пропустила через свой длиннющий жизненный опыт и транслировала это всем страждущим уже со своим личным окрасом. А еще Казакова являлась прирожденным психологом, мудрым трактователем всякой всячины. Поэтому она частенько разжевывала-объясняла кому-нибудь совсем уж отчаявшемуся или запутавшемуся, как это все пережить, «куда бечь дальше»… И к ней, к примеру, не раз подсаживалась Маришка со своими головняками, и они часами разговаривали. Маришка после этого ходила с видом человека, который вдруг что-то открыл или осознал. Я видела, что беседы с Оксаной действуют на нее очень благотворно. Делают ее спокойнее и мудрее, что ли…
И вот теперь Таня… Вернувшись к нам, Казакова попросилась на свое старое спальное место, а оно было как раз рядом с Таней Северовой. Таня очень быстро прониклась к своей новой соседке. Слово за слово, и они уже сидели и вовсю обсуждали трансцедентально-йогические темы. Листали Танины талмуды, книги Казаковой… А после той телепередачи Казакова принялась особенно долго и настойчиво что-то объяснять расстроенной и заплаканной Тане. Несколько дней говорила и говорила с ней, пока не привела в чувство. У нее был в этом настоящий талант…
Да и сама Маришка тоже не обошла Таню своим вниманием. В камере мало кто занимался буддизмом, а Маришку это интересовало. Они сидели вместе над буддистскими книгами, и Маришка даже попробовала заниматься с Таней йогой, принимать различные позы: лотоса, собачки, обезьяны. Она хохотала при этом, да и все вокруг покатывались со смеху, глядя на этот «цирк», но у нее все же очень здорово получалось… Маришка, конечно же, забросила все это так же быстро, как и начала, но общаться с Таней не перестала. И Таню несказанно радовало, что в кругу ее друзей теперь есть и «великолепная Маришка». Какое-то время Таня ходила почти счастливая, и улыбка почти не сходила с ее детского личика.
Начало второго сезона
Надвигалась осень 2017 года. И с нею началось неизбежное шевеление по моему делу. И вот в конце августа меня вывозят в «контору», в Тверское СК. Заводят в знакомый кабинет. А там, на месте Дарины, сидит другая цыпа. Еще моложе, еще кукольнее. Улыбается надутыми утячьими губами:
– Здравствуйте, Людмила Владимировна, я ваш новый следователь. Магомаева Наиля Шариповна. Сегодня я объявляю об окончании следственных действий, и мы будем подписывать 215-ю статью.
– Ладно. А где мой адвокат?
– Марк Юрьевич оповещен. Видимо, немного запаздывает. Присаживайтесь.
Я оглядываюсь – куда бы присесть? Смотрю, огромный кожаный диван. А почему бы и нет? Подхожу к нему и с наслаждением проваливаюсь. Как же я отвыкла от такой мебели! Какое же это блаженство просто посидеть на чем-то мягком и удобном! Мои конвоиры садятся на стульях у входа. Сидим, ждем.
– Людмила Владимировна, хотите чаю? Или кофе? – спрашивает Наиля и показывает на кофе-машину.
Ого, «какой Версаль»! Какой же арестант откажется от угощения!
– Кофе, если можно…
– С сахаром? Со сливками?
– Да, сахар и сливки. Спасибо!..
Наиля нацедила в чашку кофе, кинула туда кусочек сахара, налила сливок из порционной капсулы. Протянула мне.
Настоящий кофе! В настоящей, не пластиковой, чашке! Я отпиваю глоток. Невероятно вкусно! Я стараюсь раствориться в ощущениях и просто получить максимальное удовольствие от этого момента. Но момент этот перенасыщен абсурдностью, ведь я держу эту белоснежную керамическую чашку руками, скованными наручниками. И кофейный аромат переплетается с мерзким запахом железа и смазки.
Сидим дальше. Наиля что-то там мурлычет про предстоящее ознакомление с материалами, про то, что будет дальше, и вдруг спрашивает:
– А вы, Людмила Владимировна, может хотите дать показания?
Я удивленно на нее смотрю:
– Вы о чем?
– Вы могли бы рассказать свою версию событий. Кто на самом деле виноват в преступлении? С вашей точки зрения? А мы в свою очередь сможем подумать о смене меры пресечения. На домашний арест. У вас ведь скоро суд по продлению стражи. Вы же хотите под домашний арест? Вот и подумайте…
Ах вот оно что! Вот к чему были все эти «присаживайтесь» и «не хотите ли кофе»! Я с трудом сдержалась, чтоб не рассмеяться ей в лицо. Сколько раз я слышала именно о таких вот предложениях следаков: «дать показания, а мы сменим меру пресечения»! И в 99 % случаях это было наглой разводкой. А если и не было, в любом случае для обвиняемого все заканчивалось полным крахом. От сделок со следствием всегда выигрывало только следствие! Но никак не подследственный!
– Извините, мне нужно дождаться адвоката, – говорю, нацепив непроницаемо-вежливый вид.
И тут как раз появляется Марк. Ура! Я прошу поговорить с ним наедине минут пять. Наиля улыбается:
– Конечно, конечно! Поговорите.
И выходит из кабинета.
Но конвоиры все равно тут же. Разговаривать приходится тишайшим образом, шепча друг другу прямо в ухо.
– А где Гена? – спрашиваю.
И Марк рассказывает какие-то невообразимые вещи. Оказывается, из-за дела Немцова и его, и Гену – все это время прессовали и преследовали. Да еще как! На Марка даже совершили покушение – в его машину подложили взрывчатку! И он только каким-то чудом избежал гибели. А Гена после этого срочным образом эмигрировал в США. Попросил там убежища по политическим мотивам…
Услышав это, я аж похолодела. Господи! Ну и ну! А
