Шрам: Легионер - Сим Симович

боевиков, дрались до последнего, один с ножом бросился на Милоша, серб увернулся, ударил прикладом в челюсть, кости хрустнули. Остальных расстреляли в упор, в коридоре, в комнатах, везде. Не щадили, не спрашивали. Работали как машины — вошли, убили, вышли.

К двум часам дня квартал был взят. Двенадцать домов зачищены, боевиков нет — все мертвы или разбежались. Легионеры установили флаг французский на самой высокой крыше. Инженеры начали укреплять позиции, ставить проволоку, рыть окопы. Периметр расширился ещё на два квартала. Дорога в город теперь полностью под контролем.

Шрам сидел на обломках стены, курил, смотрел в пустоту. Автомат на коленях, пустой — магазин расстрелян, вставлять новый лень. Рядом валялись гильзы — его, товарищей, врагов. Блестели на солнце латунью. Кровь на руках засохла, тёмная, липкая. Форма мокрая от пота и чужой крови. Во рту вкус пороха, на зубах пыль. Голова гудела от взрывов, уши звенели, перед глазами пятна.

Дюмон подошёл, сел рядом, протянул флягу. Пьер напился, вода тёплая, с привкусом пластика, но живительная. Вернул флягу.

— Хорошо сработал, — сказал сержант. — Особенно в третьем доме. Фланговый обход, чётко.

Легионер не ответил, кивнул только.

— Убил сегодня много?

— Не считал. Много.

— Чувствуешь что-то?

— Усталость. Больше ничего.

Дюмон усмехнулся, понимающе.

— Правильно. Так и надо. Начнёшь чувствовать — сломаешься. Легион не для тех кто чувствует.

Замолчали. Сидели, курили, смотрели на разрушенный квартал. Вокруг легионеры зачищали трупы — оттаскивали на край улицы, складывали в кучу. Потом сожгут или закопают. Полевая санитария. Собирали оружие — АК ржавые, патроны, гранаты. Всё пригодится. Медики оказывали помощь раненым — своим и пленным. Своим первые, пленным что останется.

К вечеру всё было закончено. Зачистка завершена, квартал под контролем, боевики уничтожены или выбиты. Операция в Банги переходила в новую фазу — не оборона, не прорыв, а удержание, патрулирование, контроль территории. Война затяжная, неяркая, без больших сражений. Будут снайперские перестрелки, мины, засады, редкие стычки. Но не штурмы, не зачистки.

Пьер вернулся в барак, снял снаряжение, разгрузку, бронежилет. Тело ныло, мышцы болели, синяки на плечах от отдачи, ссадины на руках. Умылся холодной водой из бочки, стёр кровь с лица, с рук. Вода окрасилась розовой, потекла на бетон. Переоделся в чистое, старую форму бросил в мешок для стирки — не отстирается, но попробовать можно.

Сел на койку, разобрал FAMAS. Чистил долго, тщательно, вычищал нагар из ствола, из затвора, из газоотводной трубки. Смазывал каждую деталь, проверял пружины, механизмы. Автомат спас ему жизнь сегодня, работал безотказно, ни одной осечки, ни одного клина. Надо ухаживать за оружием, оно отплатит тем же.

Собрал, проверил, поставил у койки. СВД рядом, тоже чистая, готовая. Два оружия, два способа убивать — издалека и в упор. Оба необходимы, оба мастерски освоены. Снайпер и штурмовик в одном лице. Универсальный солдат, идеальный легионер.

Лёг на койку, закрыл глаза. Перед глазами всплывали картинки дня — взрывы, дым, лица в прицеле ФАМАС, два метра дистанция, пули входят в тела, кровь брызжет. Молодое лицо боевика, испуганные глаза, рот открыт чтобы закричать, три пули в грудь, падает. Много таких лиц, десятки, не запоминаются. Сливаются в одно — лицо врага, лицо мёртвого.

Сколько убил сегодня? Двадцать, тридцать? Не считал, не важно. Завтра может ещё столько же. Послезавтра. Пока война идёт, пока приказы есть, пока враги лезут.

Граната в окно, взрыв, вход, очередь. Простая формула, работающая безотказно. Легион учил убивать эффективно, без лишних движений, без героизма. Граната делает половину работы, автомат доделывает остальное. Система, проверенная десятилетиями, сотнями зачисток, тысячами трупов.

Пьер уснул под звуки барака — храп, кашель, чей-то тихий разговор. Сон пришёл тяжёлый, без сновидений. Тело отключилось, восстанавливалось, готовилось к следующему дню.

А за окном Банги затихал. Французы контролировали половину города, боевики другую половину. Граница проходила между кварталами, невидимая, но чёткая. По обе стороны солдаты спали, чистили оружие, ели, курили. Завтра будут убивать друг друга снова. Война продолжится, затянется на недели, на месяцы. Кто-то умрёт, кто-то выживет, кто-то просто исчезнет.

Но сегодня зачистка закончена. Квартал взят. Враги мертвы. Легионеры живы.

Приказ выполнен.

Вечер был тёплый, душный, без ветра. Солнце село час назад, оставив небо тёмно-фиолетовым с полосой оранжевого на западе. Костёр горел в центре импровизированного лагеря — между двумя БТР, защищённый от снайперов стенами разрушенных домов. Дрова нашли в развалинах — обломки мебели, доски, старые двери. Огонь трещал, плевался искрами, освещал лица легионеров оранжевым светом, отбрасывал длинные тени на бетон.

Двенадцать человек сидели вокруг, кто на ящиках, кто на земле, кто на разгрузке. Расслабленные, усталые, с автоматами рядом — всегда рядом, даже у костра. Дюмон раздавал карты — потрёпанную французскую колоду, жирную от пальцев, измятую. Играли в белот, армейскую версию, простую, с маленькими ставками — сигареты, шоколад из пайков, консервные ножи. Милош забирал большинство раздач, усмехался, складывал выигрыш перед собой. Попеску ругался по-румынски, обвинял серба в шулерстве, но без злости, просто по привычке.

Ковальски достал откуда-то гитару — старую, с тремя струнами, найденную в доме. Настраивал долго, ухом, подкручивал колки, дёргал струны, морщился. Потом заиграл что-то медленное, минорное, восточноевропейское. Мелодия грустная, тягучая, как водка в горле. Никто не знал названия, но все слушали. Музыка в зоне боевых действий — редкость, подарок, передышка от грохота и криков.

Гарсия подпевал тихо, по-испански, слова свои, не подходящие к мелодии, но это не важно. Голос хриплый, прокуренный:

— "En la noche oscura, donde la muerte baila, un soldado llora, por su tierra lejana…"

Тёмной ночью, где смерть танцует, солдат плачет о далёкой земле. Что-то в этом духе. Пьер не знал испанский хорошо, только обрывки. Сидел чуть в стороне от костра, на мешке с песком, курил, смотрел на огонь. Лицо расслабленное, редкий момент когда мышцы не напряжены, когда не надо следить за каждым углом, каждой тенью. Днём была зачистка, тяжёлая, кровавая. Вечером можно отдохнуть. Часовые на постах, периметр выставлен, мины по подходам. Можно расслабиться.

Малик сидел отдельно, спиной к стене, читал Коран при свете фонарика. Губы шевелились беззвучно, палец водил по строчкам. Янек писал письмо, склонившись над блокнотом, карандаш скрипел по бумаге. Писал в Польшу, девушке которая может уже забыла его, может нашла другого. Но писал всё равно, нужно было верить что кто-то ждёт.

Драган точил нож, монотонно, бруском по лезвию,