Шрам: Легионер - Сим Симович

дым, мелькающие тени, выстрелы отовсюду. Невозможно отличить своих от чужих, только по голосу, по силуэту.

Граната упала рядом с Шрамом, покатилась. Русский среагировал мгновенно — схватил, швырнул обратно в темноту. Взрыв там, вдали, крики. Ещё граната, с другой стороны. Легионер упал ничком, закрыл голову руками. Взрыв над ним, осколки просвистели, один порезал плечо, неглубоко. Поднялся, автомат вперёд, смотрел по сторонам.

Драган дрался ножом с боевиком, оба резали, оба истекали кровью. Хорват был быстрее, опытнее. Обманным движением раскрыл защиту врага, вогнал клинок под рёбра, в сердце. Боевик обмяк, упал. Драган стоял, качался, держался за рану на боку, кровь сочилась между пальцев.

Милош работал как машина — приклад в лицо, нож в живот, затвор в челюсть. Убил пятерых, сам не поцарапан. Серб был рождён для этого, для ближнего боя, для мясорубки. Лицо спокойное, дыхание ровное, движения точные.

БТР завёлся, башня развернулась, пушка двадцатка начала строчить в темноту, туда откуда лезли боевики. Трассеры резали ночь красными линиями, пули рвали воздух, били в дома, в землю, в тела. Боевики залегли, атака захлебнулась.

Но часть уже внутри периметра, дерутся врукопашную, не отступают. Фанатики, смертники, готовые умереть. Один боевик с поясом шахида бежал к БТР, орал "Аллах Акбар!" Шрам выстрелил в упор, очередь в грудь, боевик упал, но пояс не сдетонировал — неисправность или не успел нажать.

Легионер перезаряжал магазин, руки работали автоматически, не глядя. Пустой магазин выбросил, новый вставил, досылать патрон. Огляделся. Вокруг трупы, свои и чужие, раненые стонут, кто-то кричит "медик!", кто-то просто орёт от боли или ярости.

Боевики начали отступать, поняли что не прорвут, что легионеры держатся. Отползали в темноту, таща раненых, оставляя мёртвых. Стрельба стихала, становилась реже, дальше. Потом прекратилась совсем. Тишина, только стоны раненых, тяжёлое дыхание, чей-то плач.

— Кончилось? — хрипло спросил Ковальски, перезаряжая автомат.

— Кончилось, — ответил Дюмон. — Проверить периметр! Посчитать потери! Медики, сюда!

Зажгли фонари, осмотрелись. Картина была кошмарной. Двенадцать трупов боевиков внутри периметра, ещё семь снаружи, у мин. Четверо легионеров убито — все четыре часовых, с перерезанными глотками. Шестеро раненых — Попеску тяжело, пуля в живот, Драган средне, нож в бок, остальные легко, осколки, порезы. Кровь везде, на земле, на стенах, на людях. Запах пороха, кишок, смерти.

Шрам сидел на земле, спиной к стене, автомат на коленях. Форма в крови, чужой и своей — порез на плече саднил, неглубокий, перевяжет потом. Лицо в копоти, в крови, руки тряслись от адреналина. Нож рядом, лезвие красное, капает. Вытер о штанину, убрал в ножны.

Дюмон обходил позиции, проверял живых, закрывал глаза мёртвым. Остановился у Шрама:

— Цел?

— Цел. Царапина только.

— Хорошо. Мина спасла нас. Если бы не она — резали бы во сне.

— Везение.

— Везение, — согласился сержант. — Но везение кончается. Надо усилить охрану, поставить больше мин, датчики движения. Они ещё попытаются.

Русский кивнул, встал, пошёл помогать медикам. Перевязывали раненых, останавливали кровь, кололи морфин тем кто орал от боли. Попеску грузили на носилки, понесли в лазарет — шансы пятьдесят на пятьдесят, пуля не задела артерию, но кишки пробиты. Драгана зашили на месте, перевязали туго, он стиснул зубы, не застонал ни разу.

Трупы боевиков оттащили за периметр, свалили в кучу. Утром сожгут или закопают. Своих четверых накрыли брезентом, положили в тень. Завтра отправят домой, в цинковых гробах, с флагами, с почестями. Легионеры не оставляют своих.

К часу ночи навели порядок, заняли новые позиции, выставили удвоенную охрану. Костёр не разжигали больше. Сидели в темноте, курили, молчали. Никто не спал, адреналин ещё в крови, уши звенели, руки дрожали.

Шрам сидел у стены, автомат на коленях, смотрел в темноту. Вспоминал бой — нож в шею боевика, тёплая кровь на руке, хрип умирающего. Лицо боевика, близко, в двух сантиметрах, глаза широкие, испуганные, потом пустые. Убил в рукопашную, не первый раз, но каждый раз по-своему. На расстоянии убивать проще — не видишь глаз, не чувствуешь дыхания, не слышишь последнего вздоха. Вблизи смерть интимная, личная, остаётся в памяти.

Но память можно заткнуть. Сигаретой, усталостью, следующим боем. Память солдата короткая, иначе сойдёшь с ума.

Рассвет пришёл медленно, грязно-серый. Банги проснулся, начался новый день войны. Легионеры похоронили своих, сожгли чужих, укрепили периметр. Жизнь продолжалась.

Но больше никто не сидел у костра вечерами. Не играл в карты, не пел песен. Урок усвоен. Расслабишься — умрёшь. На войне нет передышки, нет безопасности. Есть только бдительность, автомат и готовность убивать первым.

Легионеры в Банги. Шрам среди них. Живой, окровавленный, молчаливый. Выживший ещё одну ночь.

Сколько ещё таких ночей — никто не знал.

Построились в пять утра, когда небо только начинало сереть на востоке. Леруа дал брифинг короткий, без лишних слов:

— Ночная атака была со стороны восточных кварталов. Значит, там их база, укрытия, может, склады. Идём туда, прочёсываем, зачищаем. Всех мужчин боевого возраста — задерживать для допроса. Кто сопротивляется, кто бежит, кто с оружием — стрелять без предупреждения. Женщин и детей — отдельно, но проверять. Вопросы?

Вопросов не было. Все поняли. После ночного нападения, после четверых убитых часовых с перерезанными горлами, после часового боя в темноте — никто не хотел церемониться. Боевики нарушили все правила, напали ночью, резали спящих. Ответ будет соответствующий.

Три секции, сто человек, четыре БТР. Выдвинулись в шесть, когда солнце поднялось, но свет ещё был серый, рассеянный. Шли через разрушенные кварталы, где уже зачищали позавчера, мимо сгоревших пикапов, мимо трупов прошлых боёв — раздувшихся, чёрных, воняющих. Мухи поднимались тучами. К восточным кварталам подошли к семи утра.

Квартал был жилой, ещё живой. Дома целые, на верёвках сушилось бельё, из труб шёл дым — готовили завтрак. Люди на улицах — женщины с кувшинами, дети бегали, козы паслись на пустыре. Увидели легионеров, замерли, потом начали разбегаться, прятаться, загонять детей в дома, захлопывать двери.

— Окружить квартал! Никого не выпускать! — приказал Леруа.

БТР развернулись, заняли все выходы. Пехота растянулась цепью, перекрыла переулки. Капканом накрыли весь квартал, человек пятьсот внутри, может, больше. Дюмон повёл свою секцию с севера, входили в дома методично, быстро.

Первый дом — дверь выбили ногой, ворвались. Внутри семья: мужик, женщина, трое детей. Мужик лет сорока, худой, борода седая, глаза испуганные. Руки поднял сразу, закричал что-то по-арабски, может, «не стреляйте», может, «я мирный».