Шрам: Легионер - Сим Симович

class="p1">— Наружу! Быстро! — рявкнул Дюмон по-французски, потом по-арабски ломано: — Барра! Барра!

Семью вытолкали на улицу. Мужика к стене, руки за голову. Обыскали — ничего, только нож кухонный. Посмотрели на руки — мозолей нет, грязь под ногтями, пахнет козами. Пастух, может. Или крестьянин. Или боевик, прячущийся под видом крестьянина.

— Смотри на меня, — Шрам подошёл вплотную, посмотрел в глаза. Мужик дрожал, отводил взгляд, бормотал молитву. — Ты воевал? Стрелял? Где оружие?

— Ла, ла! — нет, нет — мужик качал головой. — Ана фалях! — я крестьянин.

Легионер осмотрел его. Одежда грязная, старая, под ногтями земля. Но руки без мозолей от мотыги, зато указательный палец правой руки потёрт, мог быть от спускового крючка. Или от чего угодно. Неоднозначно.

Пьер посмотрел на Дюмона. Сержант пожал плечами:

— Возьми с собой. Допросят потом.

Мужика связали пластиковыми стяжками, руки за спину, посадили на землю у стены. Женщину и детей оставили в доме, сказали не выходить. Пошли дальше.

Второй дом — пустой, жильцы сбежали, оставили всё. Котёл на огне, рис варился. Обыскали быстро, в углу нашли патроны — десяток штук, к АК, завёрнутые в тряпку. Значит, здесь боевик жил. Или просто хранил на всякий случай. Не важно. Патроны — доказательство.

Третий дом — мужик молодой, лет двадцать пять, пытался убежать через заднее окно. Милош поймал, ударил прикладом в живот, скрутил. Тащили наружу, мужик сопротивлялся, орал, плевался. Бросили на землю лицом вниз.

— Почему бежал? — спросил Дюмон на ломаном арабском.

Мужик не отвечал, только дышал тяжело, смотрел в землю. Обыскали — ничего. Посмотрели руки — мозоли на ладонях, на указательном пальце потёртость чёткая. Держал оружие, стрелял. Плечо правое — синяк старый, от отдачи автомата.

— Ты боевик, — сказал Дюмон. Не вопрос, утверждение.

— Ла! Ана… — мужик начал оправдываться, но Дюмон махнул рукой.

— Заткнись. К стене.

Поставили к стене дома, руки за голову. Ковальски держал автомат направленным на него. Мужик дрожал, бормотал молитву, плакал. Моча потекла по штанам.

— Стрелять? — спросил Ковальски у Дюмона тихо.

Сержант посмотрел на пленника, подумал секунду.

— Стреляй.

Очередь короткая, три выстрела. Мужик дёрнулся, ударился о стену, сполз вниз, оставляя красный след. Замер в луже крови.

Женщина выбежала из дома напротив, закричала, увидела труп. Бросилась к нему, упала на колени, завыла. Легионеры не остановили, прошли мимо. Не их дело.

Четвёртый дом — двое мужиков, оба средних лет. Один с автоматом старым, ржавым, прятал под кроватью. Нашли сразу, первым делом проверяли под кроватями, под досками пола, в кучах тряпья. Обоих вывели, поставили к стене.

— Автомат зачем? — спросил Шрам.

— Для защиты! От бандитов! — один отвечал по-французски, ломано, с акцентом жутким.

— От каких бандитов?

— Разные! Грабят, убивают! Нужна защита!

— Значит, стрелял из него?

— Нет! Нет, никогда!

Легионер взял автомат, проверил ствол — грязный, давно не чищен. Затвор заржавел, не работает. Магазин пустой. Может, и правда не стрелял. Может, стрелял давно, потом бросил. Не проверить.

— К остальным, — сказал Пьер, кивнув на группу пленников, человек десять уже, сидели под охраной у БТР.

Двоих отвели. Обыски продолжились.

Пятый дом — мужик старый, за семьдесят, беззубый. Внук рядом, лет десять, мальчишка. Старик сидел на полу, курил трубку, спокойный. Увидел легионеров, не испугался, только кивнул.

— Оружие есть? — спросил Малик по-арабски.

— Нет, — ответил старик. — Я старый. Не воюю давно.

— Воевал раньше?

— Давно. С французами, когда они колонией владели. Потом с соседним племенем. Потом ещё кто-то. Не помню. Старый я.

Малик усмехнулся. Обыскали дом, ничего не нашли. Старика оставили, внука тоже. Ушли.

К полудню обыскали половину квартала. Нашли двенадцать автоматов, пять пистолетов, гранаты, патроны ящиками, три миномёта в подвале одного дома. Склад, значит. Боевики хранили здесь арсенал, среди мирного населения, прятались за женщинами и детьми.

Задержали тридцать мужчин, всех боевого возраста. Часть действительно боевики, часть — непонятно. Сидели под охраной, руки связаны, молчали или молились. Некоторые требовали отпустить, кричали, что они мирные, что у них семьи. Никто не слушал.

Шестой дом — мужик вышел сам, руки поднял. Говорил по-французски чисто, без акцента:

— Я врач. Работаю в клинике. Не боевик. Лечу всех, французов тоже лечил, когда привозили раненых.

Показал документы — диплом врача, удостоверение, фотографию в белом халате. Проверили, позвонили в штаб, подтвердили — действительно врач, работал с французским госпиталем, свой.

— Свободен, — сказал Леруа. — Но оставайся дома, не высовывайся.

Врач кивнул, ушёл в дом, закрыл дверь. Повезло ему.

Седьмой дом — мужик бежал, выскочил из задней двери, побежал по переулку. Янек увидел, крикнул «стой!» Мужик не остановился, бежал быстрее. Янек выстрелил одиночным, попал в ногу. Мужик упал, закричал, держался за бедро, кровь хлестала между пальцев. Подбежали, скрутили.

— Почему бежал? — спросил Дюмон.

Мужик хрипел, не отвечал, от боли или от страха. Перевязали ногу, жгут наложили, перестал истекать. Обыскали — ничего. Посмотрели руки — чистые, без мозолей, без потёртостей. Лицо молодое, испуганное, не воина лицо.

— Испугался, наверное, — сказал Ковальски. — Побежал от страха, а не потому что виноват.

— Или виноват и побежал, — возразил Милош.

Дюмон посмотрел на раненого, подумал.

— К пленным. Допросят, разберутся.

Раненого потащили к БТР, бросили с остальными. Кто-то из пленников врачей знал, перевязывал заново, останавливал кровь.

Обыски продолжались. Дом за домом, комната за комнатой. Нашли ещё оружие, ещё патроны, ещё гранаты. Квартал был насыщен вооружением, боевики хранили везде — в подвалах, на чердаках, в ямах во дворах. Задержали ещё двадцать мужчин.

Восьмой дом — мужик с ножом выскочил, бросился на легионеров. Самоубийственная атака, отчаянная. Шрам встретил его автоматной очередью в грудь, три выстрела, упал сразу. Нож выпал из руки, покатился. Зашли в дом — там женщина и трое дочерей, все изнасилованы, избиты, одна мёртвая, горло перерезано. На стене надпись кровью, по-арабски: «Предатели французов».

— Боевики были здесь, — сказал Малик, глядя на надпись. — Наказали этого мужика за сотрудничество с нами. Изнасиловали семью, убили дочь. Он с ума сошёл, бросился на нас, хотел умереть.

Молчание тяжёлое. Даже видавшие виды легионеры отвернулись. Женщин вывели, укутали одеялами, отвели к медикам. Труп девочки накрыли. Мужика-самоубийцу тоже накрыли. Вышли из дома.

— Вот такая война, — сплюнул Дюмон. — Хуже зверей.

К трём часам дня квартал