Шрам: Легионер - Сим Симович

в следующем году, трое через два года, к концу контракта останется пятеро. Это была хорошая статистика для Легиона.

Он не гордился, не радовался. Просто сделал работу — превратил бандитов в солдат, дал им шанс выжить. Использовали они этот шанс или нет — их дело. Он только учитель, не бог, не спаситель.

Легион крутил мясорубку дальше, перемалывал новобранцев в ветеранов, ветеранов в трупы, трупы в медали и почести. Колесо вращалось, война продолжалась, Шрам служил.

Потому что приказ есть приказ. А если приказа нет — учи новичков, чтобы завтра они прикрыли твою спину.

Простая арифметика выживания.

Их привезли в сентябре, когда Марсель задыхался от последней волны летней жары, а море было тёплым и неподвижным как парное молоко. Новое пополнение, человек тридцать, прошедшие начальную подготовку в Обани, присягнувшие, получившие новые имена и документы. Разных национальностей — румыны, поляки, несколько африканцев, трое латиносов. И семеро из СНГ — Казахстан, Узбекистан, Украина, Россия.

Шрам услышал их раньше, чем увидел. Шёл мимо плаца, где новобранцев строил капрал Бертран, объяснял распорядок, показывал казармы. И вдруг — русская речь, чистая, неломаная, родная. Слова летели сквозь жаркий воздух, резкие, знакомые до боли:

— Бля, жара пиздец какая. Хуже чем в Ташкенте.

— Да ладно, в Караганде летом так же ебашит.

— В Донецке не так. Там степь, ветер хоть есть.

Легионер остановился как вкопанный. Язык который он не слышал годами, не говорил, не думал на нём, заткнул глубоко, похоронил. И вот он здесь, живой, звучащий, бьющий по ушам, по мозгу, по чему-то внутри что давно окаменело. Русский язык. Не ломаный, не с акцентом, а настоящий, матерный, уличный, простой.

Повернул голову, посмотрел на строй. Семеро стояли кучкой в дальнем конце — выделялись сразу, славянские лица, светлые волосы у некоторых, говорили между собой тихо, но слышно было. Молодые все, от двадцати до двадцати пяти. Один высокий, худой, скулы широкие — казах, наверное. Другой приземистый, шея бычья, татуировки на руках видны из-под рукавов — зона, значит, отсидел или из банды. Третий очкарик, интеллигентного вида, но руки рабочие — может беглец какой, может должник. Остальные четверо обычные, среднестатистические парни из постсоветских городов, ничем не выделяющиеся.

Бертран заметил Шрама, кивнул:

— Новое пополнение. Распределяем по ротам. Семеро оттуда — он показал на группу русскоговорящих — к тебе во вторую секцию. Леруа решил, что ты с ними справишься, опыт есть.

Русский не ответил, кивнул только. Подошёл ближе, встал перед семёркой. Те замолчали, выпрямились, смотрели настороженно. Увидели шрам, короткую стрижку, тяжёлый взгляд, выправку ветерана. Поняли — перед ними не новичок, перед ними волк стаи.

— Вы из СНГ, — сказал Шрам по-французски, с акцентом. — Говорите по-русски.

— Да, — ответил высокий казах, тоже по-французски. — Мы из разных стран, но язык общий. Это проблема?

— Нет. Но здесь говорите по-французски. Учите быстро. Я ваш инструктор следующие два месяца. Вопросы?

Молчание. Потом приземистый с татуировками спросил, на чистом русском, нарочно:

— А ты откуда? По акценту — славянин. Поляк?

Легионер посмотрел на него долго, тяжело. Решал — отвечать или нет, признавать или отрицать. Язык просился наружу, хотелось ответить по-русски, просто, без акцента, на родном языке который не использовал четыре года. Но это было бы возвращением, открытием двери в прошлое, признанием того кем был раньше.

— Неважно откуда, — сказал по-французски. — Важно что я здесь давно, знаю как выжить, научу вас. Слушаетесь — живёте. Не слушаетесь — умираете. Просто.

Развернулся, пошёл к казармам. Семёрка следом, молча, переглядывались. Довёл до барака, показал койки, объяснил распорядок, правила, требования. Всё по-французски, коротко, без лишних слов. Новички слушали, кивали, задавали вопросы на ломаном французском, иногда переходили на русский между собой, обсуждали.

Шрам стоял у окна, курил, слушал их разговоры краем уха. Слова знакомые, интонации родные. Казах рассказывал про побег из Караганды, где его искала полиция за драку с ножом. Татуированный — про Владивосток, про банду, про разборки, про предложение от вербовщика Легиона вместо тюрьмы. Очкарик молчал, на вопросы отвечал уклончиво, может диссидент какой, может мошенник, прятался от долгов или от власти.

Один из четверых обычных, паренек лет двадцати двух, с лицом открытым и глазами честными, подошёл к легионеру, сказал тихо по-русски:

— Товарищ… или как вас называть… Вы точно не русский?

Пьер затянулся, выдохнул дым, посмотрел на парня. Молодой, наивный ещё, не испорченный. Может выживет, может нет. Таких быстро ломает Легион или убивает.

— Почему спрашиваешь? — ответил по-русски, впервые за четыре года. Голос прозвучал странно, слова выходили с трудом, язык отвык, но произношение было чистым, без акцента.

Парень улыбнулся:

— Так сразу слышно. Акцент у вас французский, но построение фраз русское. Плюс глаза… не знаю как объяснить, но взгляд такой… наш. Я из Воронежа, отец военный был, узнаю своих.

Легионер молчал, курил, смотрел на море через окно. Солнце садилось, окрашивало воду в оранжевый. Море было спокойное, красивое, равнодушное. Где-то там, за ним, Африка, где он убивал. Где-то там, дальше на восток, Россия, откуда бежал.

— Был русским, — сказал тихо, почти шёпотом. — Давно. Теперь француз, легионер, никто. Имя другое, жизнь другая, прошлое вырезано. Понял?

Парень кивнул, серьёзно:

— Понял. Извините, не хотел лезть. Просто… приятно услышать родную речь, увидеть своего. Здесь все чужие, а тут земляк вроде как.

— Я не земляк, — отрезал Шрам. — Я инструктор. Ты новобранец. Это всё что между нами. Завтра начинаем подготовку. Жёсткую, без поблажек. Будет тяжело, будет больно, будете ненавидеть меня. Но если выживете — поблагодарите. Всё, иди к своим.

Парень ушёл. Русский остался у окна, докуривал. Внутри что-то шевелилось, неприятное, тревожное. Язык разбудил воспоминания, которые он держал под замком. Голоса на русском вытащили образы — деревня, тайга, мать, отец, друзья, армия, Чечня, то что заставило бежать. Всё поплыло перед глазами, мутное, болезненное.

Затушил сигарету, вышел из барака, пошёл к берегу. Сел на камни у воды, смотрел на закат. Слышал за спиной голоса русские, долетали из казарм, смех, разговоры, споры. Семеро парней из СНГ, принесших с собой кусок родины, которую он похоронил.

Следующие дни были тяжёлыми. Шрам тренировал семёрку как всех остальных — жёстко, без пощады, требовательно. Бег с полной выкладкой, рукопашный бой, стрельба, тактика, выживание. Орал когда тупили, бил когда ленились, наказывал когда нарушали. Превращал гражданских в солдат, ломал