Шрам: Легионер - Сим Симович

женщины. Диктор сказал что французские войска восстановили порядок, что город освобождён, что ООН вводит миротворцев. Никакого упоминания о расстрелянных, о сожжённых кварталах, о пятидесяти двух легионерах в цинковых гробах. Чистая версия для новостей, для обывателей которым не хочется знать правду.

Легионер смотрел на экран и усмехался горько. Освобождён. Порядок восстановлен. Через полгода там снова резня начнётся, снова придётся лететь, снова убивать. Но это будет в следующих новостях, эти уже закончились, переключились на погоду, на спорт, на рекламу.

Дошёл до вокзала, сел на скамейку. Смотрел на людей — встречают, провожают, обнимаются, плачут, смеются. Человеческие эмоции, простые, понятные. У него таких не было. Некого встречать, некого провожать, некого обнимать. Одиночество не тяготило, просто было фактом, данностью.

Вернулся в казармы к десяти вечера, прошёл караул, зашёл в барак. Пустой, койка Ковальски голая, матрас свёрнут. Лёг на свою, не раздеваясь, смотрел в потолок. День прошёл, бесцельный, бессмысленный. Побродил по городу, словил ненависть арабов, безразличие французов, не нашёл ничего, не понял ничего. Просто убил время, девять часов из десяти дней отпуска. Осталось девять дней, потом новая ротация, новая страна, новая война.

Он не принадлежал Марселю. Не принадлежал Франции. Не принадлежал России, которую покинул. Не принадлежал никуда. Легионер без родины, солдат без дома, человек без прошлого и будущего. Только настоящее, серое, пустое, тянущееся.

Закрыл глаза, попытался заснуть. Не получалось. Перед глазами Банги, лица в прицеле, трупы в яме, пламя костра, дым над промзоной. Открыл глаза, смотрел в темноту. Заснул под утро, тяжело, без снов.

А Марсель жил дальше, шумный, грязный, равнодушный. Город который принимает всех и не принимает никого. Город портовый, где тысячи таких как Пьер — потерянные, сломанные, выброшенные на берег после бури. Некоторые находят новую жизнь. Некоторые тонут в алкоголе, наркотиках, преступности. Некоторые просто существуют, ждут пока закончится, пока позовут обратно на войну, где всё проще, понятнее, честнее.

Потому что на войне знаешь кто враг. Здесь враги везде и нигде. Здесь ты чужой для всех — для арабов, для французов, для себя самого.

Легионер в отпуске. Десять дней пустоты. Потом обратно в Легион, где хоть понятно зачем живёшь — чтобы служить, убивать, умереть когда придёт время.

Отпуск кончился на восьмой день. Надоело бродить по городу, ловить взгляды, пить в одиночку. Вернулся в казармы, прошёл мимо караула, зашёл в барак.

И охуел.

Барак был набит людьми. Человек двадцать, может больше, все молодые, все новые, все орали на каком-то языке гортанном, незнакомом. Вещмешки валялись на койках, на полу, автоматы прислонены как попало, форма разбросана. Хаос, бардак, гомон как на базаре.

Шрам остановился у входа, смотрел молча. Несколько новобранцев заметили его, замолчали, остальные продолжали орать. Один, высокий, широкоплечий, с лицом угловатым и взглядом наглым, шагнул вперёд. Сказал что-то по-английски, ломано:

— This your bed? You move. We take.

Показал на койку Шрама, на которой сидело трое албанцев, играли в карты на разгрузке.

Легионер посмотрел на наглого, потом на свою койку, потом обратно. Не ответил. Прошёл к койке, встал перед тремя игроками. Те подняли головы, смотрели снизу вверх, ухмылялись. Один сказал что-то по-албански, остальные засмеялись.

Пьер ждал три секунды. Потом ударил ногой в стол импровизированный — ящик с разгрузкой. Карты разлетелись, ящик опрокинулся. Трое вскочили, заорали, полезли в драку. Русский встретил первого коротким, жёстким ударом в солнечное сплетение, кулаком, всем весом. Албанец согнулся пополам, воздух вышел со свистом, упал на колени, хрипел. Второй замахнулся справа, легионер ушёл с линии, подставил ногу, албанец споткнулся, рухнул лицом об пол. Третий попытался схватить сзади, за шею. Шрам дёрнул головой назад, затылком в нос, хруст, кровь брызнула. Албанец отпустил, схватился за лицо, заорал.

Всё заняло пять секунд. Трое на полу, остальные застыли, не поняли что случилось. Высокий наглый полез вперёд, кулаки сжаты. Русский развернулся, встретил его взглядом — тяжёлым, холодным, убивающим. Албанец остановился, прочитал в глазах то что останавливало: этот человек убивал, много, недавно, убьёт снова если надо. Не в драке, не по-спортивному. Убьёт по-настоящему, ножом в горло или руками задушит, и ему будет всё равно.

— You want die? — спросил Шрам тихо, по-английски, с жутким акцентом. — Come. I kill you. Here. Now.

Наглый сглотнул, отступил на шаг. Остальные албанцы тоже сдвинулись назад, инстинктивно, как стая перед волком.

В барак вошёл Дюмон, услышал шум, пришёл разбираться. Увидел картину: трое албанцев на полу, один держится за живот, второй за нос кровоточащий, третий просто лежит. Остальные стоят кучкой, Шрам перед ними, спокойный, руки опущены.

— Что здесь происходит? — спросил сержант.

— Новички заняли мою койку, — сказал Пьер. — Объяснил что это ошибка.

Дюмон усмехнулся, качнул головой.

— Албанцы. Прибыли вчера, двадцать человек. Горячие, дикие, не знают порядков. Думают что Легион как их банды в Тиране. Им объяснили что нет, но не все поняли. Теперь, думаю, поняли.

Повернулся к албанцам, переключился на ломаный английский — язык общения в Легионе, пока не выучат французский:

— Listen! This man — Шрам, Scar in English. He veteran. He was Банги, Мали, Чад. He kill many men. You respect him, you respect all veterans. You no respect — you die. In training, in mission, in bar fight. Understand?

Албанцы молчали. Высокий наглый кивнул, нехотя.

— Good. Now you, you, you — поднял троих с пола. — To медик, fix face, fix belly. Then clean барак, all mess. Then run ten километров with full рюкзак. Punishment for lack respect.

Троих вывели, хромали, держались за раны. Остальные начали убирать бардак, молча, быстро. Дюмон посмотрел на Шрама:

— Они твои теперь. Вторая секция получила пополнение, двенадцать албанцев распределили к нам. Ты опытный, научишь их не умирать. Справишься?

Легионер пожал плечами:

— Справлюсь. Если слушаться будут.

— Будут. После твоего урока точно будут.

Сержант ушёл. Шрам сел на свою освобождённую койку, закурил, смотрел на новобранцев. Те убирали барак, косились на него, боялись подходить близко. Высокий наглый собирал карты с пола, лицо злое, но молчит, не лезет. Понял.

Через час барак был чист. Албанцы стояли кучкой у входа, не знали что делать. Русский поманил пальцем высокого:

— Come here.

Албанец подошёл, настороженно. Встал в двух метрах, готов прыгнуть назад если что.

— Name? — спросил Пьер.

— Арбен.

— Арбен. Good.