Дом в степи - Сакен Жунусов

хватало напороться. Того тоже дьявол частенько носит, где не следует...

Отправляясь сегодня за зерном в дневное время, старик понимал, что идет на большой риск, но ничего, другого не оставалось: совхоз стал подтягивать сено поближе к базам, и зерно, запрятанное в отдаленном стоге, могло пропасть ни за понюх табаку. Боязнь такой большой утраты и погнала его к тайнику. А теперь не только не прибавишь в заветный сундучок, а еще и достанешь не раз. Зять, освобождая его из-под стражи, откровенно заявил, что кое-кому необходимо дать, «смазать рот маслом». «Расход, сплошной расход»!»- убивался старик, переживая досадный случай.

Занятый своими мыслями, Карасай долго не обращал внимания на голоса в хозяйской половине дома. Надо полагать, там были свои заботы, свои разговоры, сегодняшний случай им тоже прибавил хлопот. Но вот голоса зазвучали громче, и Карасай, неслышно спрыгнув с кровати, подкрался к двери. Прислушавшись, он узнал громкий голос зятя и похолодел.

- Мне надоело возиться с твоим отцом, надоело!- выговаривал жене Косиманов.- То одно, то другое. Ты же знаешь, я и так еле усидел из-за него на работе. А теперь еще это. Что мне, под суд из-за него идти? Нет уж, пускай сам отдувается.

- И ты со спокойной совестью выгонишь из дома моего отца?

- А что мне с ним прикажешь делать? Со спокойной совестью... Да пусть он хоть пропадет пропадом!

- Замолчи!- завизжала Камел.- Это мой отец... Думаешь, надел погоны да вскарабкался за стол, так большим человеком стал.

- Я не для того надевал погоны, чтобы без конца выгораживать этого вора. Пусть скажет спасибо, что до сегодняшнего дня сидел у меня под крылышком...

- А что сегодня случилось? Чем он тебе не угодил?

- Чем, чем...- проворчал Косиманов усталым голосом.- Ты же из-за своего казана ничего не видишь и не хочешь видеть. А мне приходится отдуваться. Ведь сколько я его знаю, столько приходится расхлебывать его грязные делишки. С самой организации колхоза. Сколько он людей тогда запрятал в тюрьму? Не знаешь? А я знаю. А в войну что делал? Сколько он соку выжал из этого несчастного колхоза? И кто его всегда покрывал?.. Это же подумать только надо: как год, так десять- пятнадцать голов скота у него из колхоза. Задаром же! Все бесплатно!..

- Задаром... Бесплатно... А для кого он откармливает эту скотину? Ты думаешь, дети твои чье мясо едят?

- Я плачу,- твердо сказал Косиманов.- Беру, но за все плачу. Когда он нам даром хоть кусочек кинул?.. Вот то-то. И нечего меня в махинации путать.

- Кто тебя путает? Сам давно впутался.

- Ну хватит. Если и есть где мой грех, это оттого, что я не дал ему от ворот поворот. А теперь довольно. Мне своя голова дорога.

В твердом решительном голосе зятя Карасай угадал свой окончательный приговор. Не стало у него многолетнего покровителя. От слабости в ногах старик присел у двери на корточки и закрыл глаза. Надо было самостоятельно находить какой-то выход. Пока ночь, пока все кругом спят. Завтра будет поздно. Косиманов теперь не помощник...

За дверью раздался тихий обеспокоенный голос дочери:

- Скажи - отца вправду будут судить?

Карасай напряг слух, боясь пропустить хоть слово.

- А ты думаешь, на курорт пошлют? За хлеб сейчас знаешь что будет? Народ со всех концов сгоняют, чтоб ни зернышка не пропало, а он... Да и одно разве только зерно? У нас вон сигнал поступил: пишут, что собирается с какой-то бабой строить новый дом. А на какие деньги? Из каких материалов? Ясно же - ворует. Если копнут его поглубже - плохо дело. Лет двадцать отхватит, не меньше.

- Несчастная его голова!- расплакалась Камел.- Кто его пожалеет?.. Ведь и ты с ним попадешься.

- Посмотрим,- неуверенно проговорил Косиманов.- Для него я могу сейчас сделать только одно: пусть пока расследуется дело, живет у нас. А за свои собственные грехи... Что ж, придется просить прощения. Надоело так жить. Пусть судят, пусть... хоть что делают. Сам обо всем расскажу.

Затрещала кровать,- Косиманов отвернулся к стенке. Некоторое время из-за двери слышалось горестное всхлипывание Камел, но потом затихла и она. Карасай, не поднимаясь с корточек, продолжал прислушиваться. В голове его созрел план, и он ждал, когда уснут хозяева. Его острый слух скоро уловил глубокое тяжелое дыхание Косиманова, затем раздался громкий устойчивый храп. Теперь время! Старик заметался по комнате, собирая пожитки. Оделся и, осторожпо ступая, пробрался к двери, неслышно вышел из дома.

На улице не унимался буран. Жесткий колючий снег ударил в лицо. Карасай поднял голову, осматривясь. Места были знакомые - старик узнал старинное здание, где с давних пор и по сей день помещалась тюрьма. Вчера он едва не застрял там на долгие времена. Поселок спал, не слышно даже лая сабак, лишь ветер завывал над крышами, пересыпал по острым сугробам метелицу сухого снега.

Карасай согнулся, запахиваясь, и нырнул, пропал в ненастной ночи.

Шагал он всю ночь и на рассвете попросился в попутную машину, возвращавшуюся из районного центра. Медленно занимался день, на белом девственном снегу издалека тянулся отчетливый след грузовика. Буран утихал, но ветер еще хозяйничал в степи, часто

переметая дорогу и обдувая застывшие гребни кочек. Стылое утро искрилось в острых ледышках, отполированных утренней работой ветра. Петляла и скрывалась меж кочек узенькая тропинка в поле.

В кузове машины громоздились какие-то большие картонные ящики, очень тяжелые, и Карасай соорудил себе загородку от ветра. Сгорбившись, он слезящимися от холода глазами глядел на уносящуюся назад дорогу. Ему казалось, что машина бежит медленно, куда медленней, чем приказ о его поимке. И чем больше светлело, тем острее становилась тревога: вот-вот могла появиться кургузая машина с красной полоской, которую он заметил вчера во дворе милиции.

Подслушанный ночью разговор не выходил из головы. «Апырмай,- сокрушался старик.- За что он так?..» Но вот наступил день, машина убегала все дальше, а погоня не появлялась. Начиная успокаиваться, Карасай допускал мысль, что зять, может, не станет торопиться с объявлением розыск. Зачем ему и свою-то голову подставлять? А может быть, и в это старик пока не отваживался верить, может быть, устоявшийся за многие годы авторитет Косиманова выручит его и на этот раз. Может быть, все еще обойдется.

«Ведь было же,- все сильнее подогревалась в его душе спасительная надежда.- Было однажды. Почему