Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Процедура запуска «дороги», в принципе, была простой. Для начала – дорожница собирала по всей камере грузы. То есть малявы и посылки, предназначенные к отправлению по самым разным камерам. Пересылать можно было все, что угодно – лишь бы это пролезало через прутья решетки: от туалетной бумаги и сигарет до мобильных телефонов. Особенно объемными становились бандероли в разгар праздников – на восьмое марта или Новый год. В такие дни по «дорогам» шли килограммы апельсинов, яблок, конфет, палки различных колбас, головки сыров, сигареты целыми блоками…
Каждую маляву необходимо было сложить в маленький квадратик, засунуть ее в обертку от сигаретной пачки и запаять этот целлофан подожженной спичкой. «Запечатать», чтобы письмо гарантированно дошло до адресата в целости. Частенько после отбоя в камере начинало хорошо так попахивать паленым – это готовились к отправке малявы… Сверху пакетика надписывался номер камеры: «Х-205» к примеру. «Х» – это хата, то есть камера… И имя респондента.
Если «дорога» запускалась налево, то в нее закладывались все малявы и грузы для камер, расположенных по левую от нас сторону. Если наверх, то, соответственно, на верхние этажи и так далее.
В большинстве случаев наша дорожница получала транзитные грузы и малявы, которые просто нужно было передать дальше. Она рассортировывала их по направлениям. Таким же образом поступали остальные дорожники. Так груз мог гарантированно добраться с одного корпуса на другой. Я слышала только об одном случае, когда груз вдруг куда-то пропал на полдороге. Всплыли какие-то острые отношения между дорожницами из соседних камер. И разборки по этому поводу были крайне жесткими. В итоге, конечно, во всем разобрались и виновных строго наказали.
Когда весь груз был подготовлен, дорожница брала саму «дорогу» – длинную крепкую веревку, привязывала на один ее конец носок с засунутым туда куском хозяйственного мыла. Это и был так называемый «конь». Затем дорожница стучала в стену соседней камеры условным стуком. И когда дожидалась ответного стука, то высовывалась в форточку крайнего окна:
– Один ноль шесть! Готова?
– Да!
– Лови!
Наша дорожница высовывала руку с веревкой и «конем» из окна, раскручивала этот «поплавок» и закидывала его в сторону 106-й настолько далеко, насколько могла. А дорожница из соседней камеры стояла с вытянутой рукой и дожидалась, когда до нее долетит брошенная веревка. Расстояние между окнами составляло не более трех метров, и поймать веревку с «конем» при определенной сноровке можно было достаточно просто… Схватив веревку, соседняя дорожница кричала: «Дома!», что означало, что между камерами установлена «дорога». Она привязывала к нашему концу свою веревку, и происходил обмен грузами и малявами. В финале веревки расцеплялись и «дорога» закрывалась: «Все, расход!»
Дорожницей могла стать далеко не каждая заключенная. На эту должность назначалась всегда молодая и подвижная девчонка, которая несколько часов кряду могла быстро бегать от одного конца камеры к другому, по многу раз забираться на окна, которые располагались достаточно высоко от пола. И чтобы подобраться к форточкам, нужно было залезать на тумбочки или даже на «пальмы».
Осенью 2016 года дорожницей в 107-й камере была девчонка, которую все звали Птичка. Да, та самая Птичка, в которую по уши втрескался «вор в законе» Леван Сухумский, пока сидел в карцере. Что неудивительно, ведь Птичка была очень красивой. Тоненькая, белолицая, с длинными темными волосами ниже попы… Родом из Молдавии. Возраст – всего девятнадцать лет, и уже получила срок – восемь лет – за разбой в составе группы лиц. Когда я узнала о ее сроке, меня поразило, насколько ее поведение не совпадало с таким увесистым приговором. Возможно, она переживала и горевала внутренне. Но внешне это никак не проявлялась. Птичка беззаботно порхала по камере, звонко хохотала или пела – она очень любила петь, и у нее это очень хорошо получалось.
Птичка была «семейницей» Маришки, самой ее ближайшей подругой. Ведь она, как и Маришка, тоже была гагаузкой. И они частенько говорили между собой на колоритном гагаузском языке. Маришка очень нежно относилась к Птичке, как к любимой младшей сестренке. Заботилась о ней, взяла на себя полное ее обеспечение. Да и многие в камере ее любили. Я это почувствовала, когда в декабре наступил день рождения Птички, и мне пришлось нарисовать штук двадцать поздравительных открыток. А Маришка придумала нарисовать целый мини-альбом. Где главная героиня принцесса, которую похищает дракон, а потом ее спасают из темницы. Эдакая многостраничная цветная сказка на тему освобождения. Я возилась с этими рисунками в тот день не покладая рук, аж все пальцы стерла. А наша поэтесса Томская сочинила к каждой иллюстрации уморительные стихи. Поздравительный альбом выдался на славу, и в момент вручения Птичке стихи торжественно зачитали вслух, всем на потеху. Это было одно из немногих дней рождений, в праздновании которого принимала участие вся камера. Дни рождения остальных девчонок проходили куда менее публично.
Обычно после утренней проверки Птичка ложилась спать и беспробудно дрыхла примерно до пяти вечера. Проснувшись, она быстро готовила ужин – для себя и Маришки, быстро стирала или убиралась в их углу. Она все дела делала очень быстро – с ее-то кипучей энергией…
Но настоящее время Птички начиналось после отбоя. Как вихрь носилась она от одного окна к другому. А поскольку поначалу я спала как раз у «дорожной» форточки, то с непривычки каждый раз, когда Птичка взбиралась на мою тумбочку, я вздрагивала и просыпалась. Ведь железная тумбочка резонировала в привинченные рядом нары, и ты не мог не чувствовать этой тряски. Но потом я привыкла и спала уже, не обращая на это никакого внимания. То же самое касалось другого ночного занятия Птички – многочасовых телефонных звонков. Ее спальное место находилось рядом с моим, через проход. И поначалу не слышать того, что говорится у тебя практически под ухом – в относительной ночной тишине – было не так уж и просто.
В тот момент у Птички был самый разгар отношений с неким Магой, сидящим в одном из московских мужских СИЗО. И вся камера могла подчас слышать их бурные любовные перепалки по телефону. Поначалу я думала, что Мага – это какой-то ее бойфренд из прошлой жизни, или в худшем случае подельник. Но оказалось, что это «заочник» – то есть сиделец, с которым Птичка даже ни разу не виделась живьем. Но как же они познакомились? Ведь официально коммуникации между заключенными разных тюрем запрещены! Им даже не разрешено переписываться!..
Но парни и девчонки все же умудрялись знакомиться. Иногда во время выездов в больших судовых
