Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С Магой у Птички состоялось как раз такое телефонное знакомство, перешедшее в достаточно официальную связь. По крайней мере она его называла своим «мужем». Казалось бы, между ними все очень серьезно. И вдруг по «тюремному телеграфу» выясняется, что этот Мага мутит ровно такие же «серьезные отношения» с другой девчонкой. И не с кем-то, а со знаменитой на всю «шестерку» Рианой. Темпераментная Птичка приходит в бешенство, посылает Магу на все четыре стороны. Мага умоляет его простить. Настоящие шекспировские страсти – куда деваться!.. Возможно, и поэтому еще Птичке было плевать на полученный восьмилетний срок – мол, не до такой ерунды. А возможно из-за ее молодости. Ведь в этом возрасте, когда впереди целая жизнь, мало что выглядит страшным. И когда у Птички настал день апелляционного слушания, она пошла на него без переживаний и каких-либо эмоций. И вот возвращается и со смехом рассказывает: «Мне скинули полгода! Надо же… А я даже и не просила ни о чем… Пусть подавятся они этим сроком! Думают, я буду страдать! Да пошли они все!»
Так и уехала она вскорости на этап – веселая и несгибаемая… С принципиальной позицией: «Не страдать, и все тут!»
Следующие после Птички дорожницы были уже не такими шустрыми и умелыми. Просто череда рандомных девчонок из тех, кто помоложе. И в то же время на «шестерке» постепенно стал меняться режим в сторону все большего завинчивания гаек – когда ко всему прочему новое начальство решило избавиться и от «дорог». По всему периметру под окнами стали вырубаться кусты и деревья – для лучшего обзора. На улице установили множество видеокамер, направленных на окна. Каждую ночь запускались патрули – дежура стали ходить под окнами с фонариками. Частенько после отбоя, если выглянуть в окно, можно было наткнуться взглядом на проходящего в нескольких сантиметрах от тебя сотрудника. Кольцо наблюдения за нами стало сжиматься прямо на глазах! И необходимо было ждать долгие часы после полуночи, прежде чем запустить «дорогу». Причем делать это очень тихо и осторожно. Всякий раз рискуя попасться на видеокамеру.
Пускать «дороги» в таких условиях стало очень сложно и чревато последствиями. За «дороги» начали сурово наказывать. Минимум – это могло стоить объяснительной для дорожницы, со всеми вытекающими. Поэтому в дорожницы шли с большой неохотой. Фактически по принуждению. Кто попало. И конечно же, статус дорожницы потерял всякую значимость…
А иные санкции за «дороги» стали просто катастрофическими…
Однажды в одну из карантинных камер «Печатников» поместили очередного «вора в законе». Некоего Хаджи, связанного с делом знаменитого «деда Хасана». И почему-то его поселили не на спецблоке, а засунули на карантин. Он почти сразу же установил коннект с Маришкой. Послание от него доставили через телефонную связь из другого мужского СИЗО. Определенные люди «попросили» нашу камеру помочь этому человеку: установить «дорогу» с карантином для того, чтобы передать Хаджи мобильник. И это могли сделать только мы, так как его камера находилась как раз под нашей. Самое главное – как только этот «вор в законе» появился в «Печатниках» – все камеры общего корпуса напрямую предупредили, чтобы не было никаких «дорог» с карантином! Оперативники поговорили со старшими камер и вот прямо-таки выдали твердое указание.
Но просьба другой стороны, по «профсоюзной» линии, естественно, перевесила чашу весов. Если те «авторитетные» товарищи попросили – нужно выполнять. Без раздумий. Маришка и не стала раздумывать!
В общем, мы установили «дорогу» и «вор в законе» получил свой телефон. Сотрудники прознали об этом практически сразу. Причем не наши, а какие-то «головные» фсиновцы. И устроили выволочку сотрудникам «шестерки», мол, «почему не обеспечили изоляцию? Вы ответите за это!» А те в свою очередь напустились на нас…
Обычно миролюбивый дежур Артур прям взбесился – прибежал с молотком и гвоздями, и забил наглухо три из наших шести окон: «Чтобы больше никаких «дорог!» И нам пришлось жить с забитыми окнами, без возможности нормально проветривать камеру, много-много месяцев.
Далее посыпалась череда ежедневных обысков. Причем крайне жестких. Все вытряхивалось, веревки, пледы, контейнеры и коробки – выбрасывались. Отнималось все, что формально иметь запрещено, но на что обычно закрывались глаза. Но самое главное именно тогда мы потеряли практически все наши телефоны.
Я хорошо запомнила один из таких дней. Меня вывозят из СИЗО на «следственные действия» – в кабинет следователя. И так вышло, что в тот раз меня очень быстро доставили обратно. Уже часа в четыре я оказалась в «Печатниках». Достаточно шустро прошла личный досмотр, а также просвечивание через Homo-Scan. И вот дежурка подымает меня в камеру, и я радуюсь, что мне не пришлось сидеть на «сборке» целые часы. «Сегодня мне повезло!» – думаю. Ага, счас…
Едва я вошла в камеру, как к нам врываются наши сотрудники и приказывают выходить. Обыск! Опять! Но вместо того, чтобы отвести в шмоновую камеру, нас спускают на «сборку». И заставляют всех по очереди проходить через Homo-Scan. Просвечиваться! Мы, конечно же, в шоке – такого во время обысков еще не бывало! Хотя слышали, что некоторые камеры заставляли «проходить» даже через гинекологическое кресло. И то, и то – кромешный ужас. На кресле насильно лезут тебе в промежность, на сканере облучают рентгеном! Мы молча проходим через этот чертов «аэропорт». Получается, что в тот день я прошла через облучение аж два раза. Вот уж «повезло», так повезло!..
Дальше нас загоняют в одну из этих вонючих «сборочных» камер. Часы тягостного ожидания… Уже давно прошел ужин, и приближается время отбоя. Плотной толпой мы теснимся в небольшом пространстве. Уставшие, голодные, без еды и воды… А главное с огромной тревогой, что происходит в нашей камере? Почему мы тут так долго? Сколько уже прошло? Два часа? Три?
И вот нас наконец подымают обратно в камеру. Она раскурочена до основания. Вытряхнуто все, что можно… Это настоящий разгром! Тут же всех облетает новость, что «ушло» целых три трубы. Да это настоящая катастрофа!..
И тут в камеру заходит старшая оперативница общего корпуса. Бастинда, как ее все называли. И которую все страшно боялись из-за ее гестапо-стайл-обращения с заключенными. Мы выстраиваемся перед ней по струнке. А Бастинда начинает орать, что отныне мы будем жить в аду, что наша жизнь а-ля пионерлагерь закончилась! Что зря мы
