Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер

При этом известии у меня просто волосы зашевелились от ужаса. Да и не только у меня! Все мы не раз слышали про это легендарное наказание. Заключенным приказывают собрать по сумкам все свои вещи, включая даже продукты. Собрать постельное белье, матрацы. Далее всех выводят из камеры и заставляют вынести с собой эти самые сумки, подушки, матрацы. И гонят со всеми этими баулами и матрацами по всем тюремным этажам. Несколько раз, по кругу… Начинается поистине сатанинское ралли. Тут и один переезд из камеры в камеру со всеми вещами равен тектоническому сдвигу. А если одновременно со всеми вещами перемещаются сорок человек, и их гоняют по всем этажам, – как это выдержать – я даже не представляю!

В тот момент мы напугались не на шутку! Но к счастью, на следующий день нас вывели на обыск лишь в прогулочный дворик. Без вещей. И всего минут на двадцать. Вернувшись, мы нашли почти не тронутую камеру. И выдохнули с облегчением. Кажется, критический момент миновал! И действительно, с того дня репрессии прекратились. То ли наши «старшие» смогли-таки умилостивить людей в погонах, то ли те, изъяв практически все наши телефоны, попросту посчитали, что с нас хватит, но от нашей камеры отстали.

Но «дороги» с того момента для нас были оборваны довольно-таки надолго. Несколько раз к нам пытались протянуть «дорогу» и всякий раз мы отказывались: «Сорян, мы на “морозе”… У нас забиты окна!» И долгое время сизошные «дороги» протягивались, минуя нашу камеру…

Аул

Когда я переехала к Вячеславне, на соседнем нижнем месте – жила женщина по имени Фаридка. То ли с Казахстана, то ли с Узбекистана. И у нее «в гостях» постоянно тусили ее юные землячки – почти девочки – Ярка и Наргиз. Фаридка была этим девчонкам как мать, да и по возрасту она вполне годилась им в матери. Ей около сорока, Ярке – двадцать, Наргиз – едва исполнилось девятнадцать. Они все вместе готовили, кушали, что-то шили, мастерили.

Надо сказать, что в тюрьме люди из «диаспор» практически всегда стремились образовать мини-семью. Землячество и общий язык имели огромное значение. И когда в камере собиралось несколько человек одной национальности, они почти всегда образовывали «аул», как тут говорилось. Эти женщины общались между собой, дружили, часто вели одно хозяйство. Тогда как нас, «русскоговорящих» фактор одного языка ну никак не сближал! А еще они отличались от общей массы тем, что, как правило, носили национальную одежду: пестрые восточные платья, платки, халаты, шаровары, хиджабы…

Целыми днями эта троица сидела на постели Фаридки, обложившись подушками и щебеча что-то на своем языке. И поскольку они на свой азиатский лад были фамильярно-общительными, то очень часто обращались и ко мне на ломанном русском языке, с самыми разными вопросами. Есть ли у меня дети и родители, большая ли у меня семья? А что я рисую? Что читаю? Иногда вопросы были достаточно бесцеремонными, к примеру: «А дай посмотреть твой… пресс?» Часто просили нарисовать различные мусульманские храмы, узоры, разные жанровые картинки. Или просили объяснить свои бумаги по делу, которые были написаны по-русски, и они там практически ничего не понимали. Я им ни в чем не отказывала. Показывала свой пресс, рисовала, читала бумаги. Даже написала пару ходатайств. Я как-то очень прониклась историями этих восточных женщин и ничуть не сопротивлялась их активному вторжению в мое личное пространство…

Фаридка выглядела как типичная мусульманка средних лет: длинная черная коса с изрядной долей седины, грустные черные глаза, большие натруженные руки…

Она была гастробайтершей в Москве, работала в торговых рядах и одна содержала троих маленьких детей, оставшихся на родине. Регулярно посылала им деньги и гостинцы. Как-то раз она собрала очередную посылку с вещами и продуктами – всего примерно тысяч на сорок. И договорилась с одним своим земляком, что тот, когда приедет в ее село, передаст эту посылку ее родным. И еще передаст немного денег наличными. Но этот земляк ничего не передал. Ни посылки, ни денег. Фаридка не раз пыталась с ним поговорить, мол, что происходит? Сначала этот прощелыга говорил, что скоро-скоро все передаст, пусть она не беспокоится. Потом стал говорить, что он ничего у Фаридки не брал, и пусть она отстанет! Фаридка снова приходит с ним поговорить, прихватив с собой родную сестру, которая тоже работает в Москве. Сестры пытаются убедить земляка вернуть посылку и деньги обратно. А тот записывает разговор на диктофон, идет с этим вещдоком в полицию. И на сестер заводят дело о вымогательстве, да еще «группой лиц». По 163-й статье УК РФ. Их арестовывают и закрывают в СИЗО, и вот они сидят тут уже больше года. Из-за того, что просто требовали вернуть свое имущество…

Поначалу меня эта история очень поразила. Как так? Человек просто пытается вернуть свое, а его же за это – и арестовывают! Но потом я услышала еще кучу аналогичных историй. Как ты просто пытаешься вернуть одолженные средства или получить невыплаченную зарплату. Этот разговор твоим оппонентом записывается, и все! Ты заезжаешь в тюрьму. А надо было самому идти в полицию и заявлять о долге! Эдакая игра на опережение: кто раньше побежит к «правоохранителям», тот и будет потерпевшим. Тот и будет прав…

Мы с девчонками, обсуждая подобные фабулы, на полном серьезе пришли к выводу, что, блин, ведя с кем-то такие переговоры, всегда нужно исходить из того, что тебя могут записывать! И использовать записанное против тебя! И необходимо быть крайне осмотрительным в своих высказываниях. Следить за каждым произнесенным словом, в буквальном смысле! А не «наговариваешь ли ты сейчас на статью»? И однозначный вывод: просить вернуть долг – небезопасно! Иногда проще махнуть на потерянную сумму рукой и навсегда забыть. В итоге дешевле обойдется…

На момент нашего знакомства у Фаридки как раз начинались суды. Она подробно пересказывала происходящее, и я не уставала поражаться казуистичности нашей правоохранительной системы. Родные нашли для сестер хороших адвокатов «по соглашению», из «диаспоры». И эти адвокаты смогли инициировать уголовное дело уже в отношении того воришки-земляка. В этом встречном деле уже сами сестры выступали как потерпевшие, а тот негодяй стал обвиняемым в краже посылки и денег. То есть правовая система признала, что тот человек совершил преступное деяние. Но это никак не отразилось на судьбе сестер – они по-прежнему сидели в тюряге! Единственное, что приносило им небольшое облегчение – соседство их