Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но что же она на самом деле натворила? А по сути ничего. Ее подельники – какие-то дворники-гастробайтеры, которых можно встретить в каждом московском дворе, решили получить долг с другого такого же гастробайтера. Наргиз же попросили позвонить тому по телефону и попросить выйти во двор. Чувака схватили, заперли где-то в подсобке. Все. End of story. И нелепые междворнические разборки вылились в действительно серьезное преступление, за которое им всем светит наказание от пяти до двенадцати лет.
Девчонки очень даже сочувствовали Наргиз. В первую очередь из-за ее детской внешности – она невольно напоминала об оставленных дома детях, о материнских чувствах и так далее. Ей подкидывали одежду, продукты. Если что, заступались. Поскольку она была тихой и незаметной, «старшие» при очередных переселениях частенько забирали ее в углы. Делали своей «крышей» – что означало дополнительные привилегии в пользовании телефонами.
Но. Как всегда было «но»… Наргиз на поверку оказалась не такой уж и простой! Не таким уж «одуванчиком». Вот Маришка селит ее в своем углу. Делает своей «крышей». А Наргиз вдруг проявляет свой норов. Заявляет, что ей там не нравится. Там шумно! Там постоянные разговоры, не прекращающиеся целыми ночами!..
Ну конечно там шумно, ведь «телефонная станция» начинала свою работу после отбоя, и это могло длиться до самого утра. А Наргиз это «мешало». Когда Маришка услышала это заявление, она прям изумились. В первую очередь тому, что «валаамова ослица» вдруг заговорила. Заговорила Наргиз, которая всегда молчит! Ну и ни один вменяемый человек никогда по своей воле не отказывался жить в углу – то есть пользоваться телефоном по первому требованию. Ради такого каждый был готов потерпеть некоторые неудобства…
А еще все заметили, что Наргиз «глотает» одну библиотечную книгу за другой. Причем читает в основном русскую классику – толстые серьезные книги. Вот это было странно. Мы же думали, что она едва говорит по-русски!
Я заподозрила, что эта малышка не так проста, как кажется, еще тогда, когда она вдруг стала ходить со мной на прогулку. Единственная из всех обитателей камеры неизменно отзывалась на мой призыв погулять. Выходила, как и я, в любую погоду. А потом, насмотревшись на меня, стала делать всяческие упражнения во дворе. Вообще заниматься во дворике, глядя на меня, начинали очень многие женщины. Но почти все спустя какое-то время бросали. Слишком скучно. Слишком безрезультатно. А ведь чтобы чувствовать результат, необходимо пахать как дьявол. А кому охота мучить себя, ведь «мы и так в тюрьме»! А вот Наргиз, на удивление, не сдавалась. Упрямо гуляла и занималась. И читала. Молодец, что тут скажешь…
Но не считая этих моментов, Наргиз продолжала вести себя в камере очень тихо и незаметно. И как-то совершенно незаметно покинула ее. Судья дал Наргиз всего два года. С нее сняли обвинения в организации преступления. Я уверена, что все это – благодаря ее кукольной внешности. Если представить на ее месте женщину другой комплекции и возраста, то скорее всего, приговор был бы гораздо суровее. Наверное, Наргиз повезло. Она как раз досиживала в СИЗО эти два года. И ей не пришлось ехать на этап. И однажды она ушла домой, чего почти никто из ее сокамерников и не заметил.
«Беременная»
…Когда Фаридка освобождалась, Вячеславна ворчала: «На кого же ты меня бросаешь?..» Она, конечно же, шутила, но все же не совсем. Фаридка к тому моменту полностью взяла на себя обслуживание всего быта Вячеславны. Стирала, мыла посуду, следила за ее продуктами, делала уборку, вязала, штопала… Она была очень аккуратной и чистоплотной – лучшей «домработницы» не пожелаешь. За это Вячеславна ее кормила, давала предметы гигиены, кремы и прочее. Вячеславне с предельной регулярностью приносили обильные передачи из дома, так что у нее всегда имелись хорошие продукты: фермерские молоко и творог, сырокопченые колбасы, свежие овощи и зелень – все что пожелаешь! Так что содержать еще один рот Вячеславне было совершенно не трудно. А Фаридку, всю свою жизнь работавшую руками, ничуть не затрудняли «домашние обязанности». В итоге образовался такой вот бартерный симбиоз.
Помимо Вячеславны Фаридка обслуживала и Маришку. Занималась стиркой, что-то ей шила. Взамен получала возможность звонить и защиту в конфликтных ситуациях. Все по-честному.
Но Фаридка уходит, и на целый спектр услуг образуется зияющая вакансия. И надо еще очень постараться, чтобы отыскать того, кто бы мог так усердно и тщательно заниматься этой пресловутой стиркой-уборкой. С трудом, но такой человек нашелся.
В камере была еще одна Фаридкина землячка, с которой она общалась. Девушка лет тридцати. По имени Хадиджа. Невысокого роста, с длинной черной косой, с длинными раскосыми глазами…
Хадиджа всегда держалась в стороне, возможно потому, что вообще не говорила по-русски, а может из-за своего характера. Она казалась весьма нелюдимой. Проходила она вроде бы по 105-й статье – что-то, связанное с убийством. Вроде бы это было неоконченное преступление, как у Скородумовой. Никто толком не знал. Она ни с кем, кроме Фаридки, не разговаривала, проводя на своем спальном месте целые дни: или шила, или молилась. Да к ней никто и не лез…
В первый раз я обратила на нее внимание, когда вдруг услышала, как Фаридка громко ей что-то выговаривает. Практически ругает. Фаридка обычно говорила очень тихо, а тут – разошлась. «В чем дело? – спрашиваю. – Почему ты так на нее кричишь?»
И Фаридка рассказала, что Хадиджа, оказывается, беременная. И решила избавиться от ребенка, уже записалась на аборт. А Фаридка пытается ее отговорить. Мол, и грех это, и очень опасно для здоровья, так как срок уже большой, месяцев пять или шесть… Я удивилась: по маленькой и субтильной фигурке Хадиджи и не скажешь, что она на таком сроке. И, конечно же, горячо поддержала: «Аборт – это неправильно! Это ужасно! Отговори ее!»
Но ничего не вышло. Хадиджа сделала, как задумала. Через пару дней ее забрали из камеры, потом она вернулась уже проабортированная. Насколько я поняла, ее отвозили на операцию в какую-то стороннюю больницу. Хадиджа пролежала несколько дней в лежку, стиснув зубы. Молча страдая от болей. А потом ничего, оклемалась. Стала ходить, заниматься
