Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды я увидела, что у нее красные опухшие глаза. Будто бы недавно плакала. Я спросила, в чем дело? И тут Раджабой рассказала, как в предыдущей камере у нее возник конфликт, и ее даже побили в результате – из-за того, что она читала намаз и кому-то этим помешала. И в нашей камере ей вдруг тоже начали выказывать такие же претензии. Ее соседки. Типа она им мешает, когда начинает молиться.
Я не знала, что и сказать. С одной стороны, я прекрасно понимала соседок Раджабой. Чтение намаза происходило пять раз в сутки, и каждый раз она расстилала свой коврик для молений между нарами. На какое-то время проход был закрыт. И всем соседям Раджабой приходилось подстраиваться к этой ситуации. А вокруг и так мало места, и так сплошная теснота и неудобства, поэтому далеко не всякий согласится ужиматься еще больше. Ради чего? Ради кого? Ради довольно-таки неуравновешенной таджички?
Но я постаралась утешить Раджабой. Постаралась объяснить ей, что по большому счету люди вокруг злятся не на нее лично, а они просто-напросто устали, замучились в тюрьме. Тогда Раджабой успокоилась. Ей, видимо, просто нужно было выговориться, и чтобы ее хоть кто-то поддержал добрым словом. С этого момента у нас с Раджабой установились почти дружеские, насколько это возможно, отношения.
Во-первых, я, если можно так сказать, вынесла ее имя в массы. До этого все называли ее только по фамилии – Каракулова. А именем никто не интересовался. Скорее всего, из-за местной тенденции к упрощению сложных азиатских имен. Когда в камеру попадала барышня со сложносочиненным именем – какая-нибудь Гюльминай – да еще и плохо говорящая по-русски, то ей проще было назваться «Гуля». И никто не заморачивался – Гуля так Гуля… Но мне казалось очень интересным узнавать настоящие имена своих восточных соседок, и я старалась их запоминать.
Поэтому еще при первом разговоре с Раджабой я задала вопрос:
– Как произносится твое имя?
– Рад – жа – бой…
– О! Как необычно! «Раджа» и «бой»… Бой – по-английски мальчик… Мальчик-раджа… Я запомню!
И стала ее так называть в глаза и за глаза.
И Маришка, как-то услышав это, даже удивилась: «Ты о ком говоришь? Об этой? Раджабой – это ее имя? Я и не знала…» Так потихоньку все вокруг и приучились называть Раджабой по имени.
Когда на нас надвинулась лавина обысков, во время которых один за другим стали уходить телефоны, все в числе прочего стали строить предположения, что возможно в камере есть стукачка, которая сдает телефоны. И Вячеславна уверенно указывала на Раджабой.
– Но почему? Не может быть, что это делает она! – возражала я.
– Может! Ведь ее неспроста турнули из предыдущей камеры! Она наверняка сдавала там телефоны!
– Там был конфликт из-за ее молитв… Она мне про это рассказала…
– Она могла и наврать! К тому же посмотри, ее постоянно вызывают к оперативнику…
Убежденность Вячеславны меня обескураживала. Неужели Раджабой «стучит»? В голове не укладывается! Но ведь ее и правда частенько вызывают из камеры. Куда она ходит? Неужели к оперативнику?
Я решила не заморачиваться этим вопросом. Правду мы все равно не узнаем… Но общаться с Раджабой не перестала. Она выучила меня нескольким фразочкам на своем языке. И стала называть меня Гюзалем – «дорогая».
И наши встречи начинались так:
– Гюзалем, асалем!
– Асалем, гюзалем…
Это стало нашей фишкой, хоть немного, но поднимающей настроение.
А однажды мы как-то обсуждаем с Вячеславной очередную потерю телефона и ломаем голову, как можно уберечь оставшиеся… Как и где их прятать? Вячеславна вдруг и говорит:
– Я знаю, где нужно прятать!
– Где?
– Нужно отдавать Раджабой!
– Что? Но почему? Вы же говорите, что она стукачка!
– Вот поэтому-то у нее искать и не будут!
Я решила, что Вячеславна просто шутит. Она была очень острой на язык и любила парадоксально так пошутить… Выдать что-нибудь эдакое! Но нет! Вячеславна вовсе не шутила. Она поделилась своей нетривиальной идеей с Маришкой. И с того момента судьба Раджабой круто развернулась.
В это время как раз забрали на этап Хадиджу. И место прачки снова оказалось вакантным. Тогда стирать для нашего угла решили предложить Раджабой.
Это было очень технично придумано. Она теперь имела и право, и повод наведываться на нашу половину, подходить к Маришке, брать грязные вещи, тазы, порошок. Возвращать постиранное, развешивать белье. Со стороны картина выглядела именно так. Отличное прикрытие! И заодно она забирала и приносила телефоны. А по ночам ее вызывали делать звонки на родину. Это был главный бонус, ради которого она трудилась.
Так постепенно к Раджабой привыкли и стали ей доверять. И прачкой она оказалась превосходной! И стирала безупречно, и выжимала белье практически досуха. Вообще, глядя на нее, было очевидно, что эта женщина очень органична в роли хозяйки, матери и хранительницы очага. Ей бы жить в большом сельском доме, ухаживать за членами семьи, за коровами, птицей… Зимними вечерами заниматься рукоделием. И именно из-за этой близости к земле она так страдала в тюрьме! Читать, писать, размышлять – все это были чуждые ей занятия. Ей нужно было жить на природе, работать руками, а не сидеть день за днем в крошечном пространстве…
Когда необходимость прятать телефон именно в ее вещах отпала, так как схроны периодически менялись, Раджабой стала для нашего угла уже окончательно «своей». Так называли тех людей, на кого могли положиться, тех, кто будет «за тебя» при любом раскладе.
Раджабой переселили на нашу половину камеры. Рядом с Маришкиным углом. И то, что она по пять раз на дню читает намаз, перекрывая все движение вокруг себя, тут тоже играло на руку – зато никто лишний раз не сунется!
Раджабой продолжала усердно трудиться, то есть стирать на всю нашу «аристократическую» компанию, и не менее усердно молиться. И молилась, и мечтала она, конечно же, о свободе. К тому моменту как начались ее суды, она находилась в заключении уже более четырех лет. Ее дело рассматривали в Мособлсуде, поэтому в дни заседаний она возвращалась в камеру достаточно рано, иногда даже до ужина. Но это ей было не важно, самое главное – с чем она возвращалась, с какими итогами этих заседаний! И чем меньше времени оставалось до приговора, тем больше Раджабой нервничала. Она и так была очень горячей – могла вспыхнуть
