Дом в степи - Сакен Жунусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рассудительно сказал и Аяганов, тоже директор, неторопливый спокойный человек со скупыми жестами коротеньких сильных рук,
- На черное смотреть - белого не видеть, Не забыл еще, товарищ Алагузов? Вроде бы стараешься справедливость соблюсти, а глядишь хорошего человека в грязи испачкал, Кому это надо, кому выгодно?,, Не верю я, чтобы сами колхозники подняли вой из-за того скота, Я сам здешний, видел, как люди жили, Когда к нам сюда переселенцы приехали, мы с ними душа в душу жили, Бедняки, конечно, И помогали: они нам, мы им, И никто никого не принуждал, Одна судьба, одна жизнь, Делились кто чем богат, Так неужели теперь у нас пропали законы гостеприимства? Не верю! И я предлагаю: не Султанову надо проверять, а того, кто вот такие грязные бумажки строчит, Где этот человек, кто он такой? Или забился в нору и оттуда пакостит? Заливать надо такую нору, тащить его, голубчика, на свет!
- Но ведь указания, чтобы раздавать скот в частное пользование, кажется, не было?- напомнил Алагузов.
Он сидел прямой, побледневший, невыносимо страдая от поражения.
- Так ведь, дорогой товарищ секретарь,- рассмеялся директор, и его хитроватые глазки совсем утонули в щелках,- не указание для нужды, а нужда для указания. Чего мудрить-то?
И вопрос был исчерпан. «Как-то теперь будет у нас с Алагузовым?- думала Райхан в дороге.- Самолюбивый человек!»
- Федор Трофимович,- позвала она,- а ведь я тебя давно предупреждала об Алагузове. Помнишь, мы как- то говорили о наших руководящих товарищах...
Директор возмущенно пожал плечами.
- Не признаю я таких руководителей. Ни мыслей, ни знаний... У него, если толком разбораться, самой элементарной культуры не хватает. И это партийный работник!
- В семье не без урода,- заметила Райхан.
- Рубака лихой. Привык, если что, сплеча... Забывать бы надо о таких методах.
- Привык, а привычка - вторая натура. Знаете, сколько уж лет он на всяких руководящих постах? Ну так вот. А работы он не боится, из кожи лезет. Но все по старинке: привык в те годы, страху набрался. Как теперь ломать себя? А вот Досанов,- обратили внимание?- совсем другой человек. Новое время, новые люди...
- Смотрите, смотрите!- закричал вдруг Жантас, резко сворачивая в сторону и тормозя машину. Директора и Райхан по инерции бросило вперед. Федор, чтобы не удариться, уперся в плечи шофера.
На дороге, съежившись, обхватив руками ноги и уткнувшись лицом в колени, сидели двое. Они не пошевелились, не подняли даже голов. Райхан, Моргун и Жантас выскочили из машины.
Дерягин, едва его тронули, как мешок повалился набок. Он сидел на снегу раздетым, в одном пиджаке, в его пальто были закутаны ноги Халила.
- Снегу,- распорядился Моргун, когда замерзающих втащили в машину.
Складным ножом он быстро разрезал голенища на ногах Халила, сдернул и выбросил безнадежно испорченные сапоги. В побелевших ледяных ногах, казалось, не осталось ни кровинки.
Стиснув зубы Федор стал безжалостно натирать их сухим жестким снегом. Халил завозился и застонал от боли.
Райхан, горстью захватывая колючий снег, оттирала Дерягину щеки и уши. Руки ее так и мелькали. Приходя в сознание, Дерягин морщился и пытался убрать голову, но Райхан, не отпуская, орудовала быстробыстро, как на терке. Скоро из распухшего, треснувшего уха показалась черная кровь. Закраснелись мокрые ободранные снегом щеки. Райхан сдернула с себя пуховую шаль и крепко замотала голову Дерягина. В машине было тесно, не повернуться, Райхан, поправляя седые растрепавшиеся волосы, то и дело ударяла локтем Моргуна.
Медленно, медленно разлепил запавшие глаза Дерягин. Сознание вернулось к нему, но он долго не мог понять, что это за женщина с непослушной седой прядью низко склонилась над ним. Потом, похоже, узнал: в уголке глаза показалась и покатилась по обмороженной щеке бессильная слеза. Он закрыл глаза и отвернулся. «Неужели до сих пор помнит о пощечине?.. Оставляя его в покое, Райхан невесело усмехнулась: рука матери следов не оставляет. А отец, так тот, помнится, любил повторять старинную пословицу: «Жена ударит - на том свете место, если не сгорит, так почернеет, мать ударит - не тронет никакой огонь...»
Вставало солнце, когда показались впереди дома совхозного поселка. Занимался морозный звонкий
день. Дым из труб медленно поднимался в безбрежное ясное небо. На поле по обе стороны дороги орудовали трактора, таская за собой громоздкие треугольники деревянных плугов. Райхан и директор, пригнувшись к окошечкам, наблюдали, как строго, в одном направлении, поперек буранным ветрам, расчерчивалась тракторами степь. Острия тяжелых плугов взрывали, разваливая на стороны, толстый слежавшийся пласт снега, оставляя после себя глубокие траншеи. Люди жили будущим и, не переставая думать о завтрашнем дне, заранее готовились к весне.
ЭПИЛОГ
Прошло десять лет.
Опять была осень, и роща вновь сменила свой зеленый наряд. Поредевшая, открытая всем сквозным ветрам, она начально провожала теплую пору, и желтый ковер у подножья берез теперь каждое утро источал морозный аромат инея. Крепкие затяжные утренники, когда за рощей подолгу пламенеет тихая стылая заря, сбивали птиц в крикливые стаи, и скоро с блеклого осеннего неба донеслось первое прощальное курлыканье. Ночью улетающие косяки проплывали под бледной умирающей луной, и часто трубный крик вожака протяжно отдавался в пустых перелесках. В ту осень не торопилась лишь поздняя промысловая птица: раздобревшие за лето гуси и утки подолгу плавали в ленивой затихшей воде, а вперевалку выбравшись на берег, сонно чистились и заводили под крылышко головку.
Пугливый старый человек, весь день стеснявшийся появляться на улицах города, дождался ночи и, едва взошла луна, вышел на дорогу, посматривая, не покажется ли машина. За его спиной горел, переливался огнями город. Человек был оборван, ветхая одежда казалась ровесницей его годам. Маленькая, с
чужой головы шапка едва держалась на нем, а коротенькие болтающиеся уши неожиданно придавали угрюмому старику какой-то игривый, щенячий вид.
Завидев огни, старик поднял руку, и машина, вильнув к обочине, остановилась.
- В «Красное знамя»,- хрипло проговорил старик, наклоняясь к окошечку новенькой «Волги».
- Садись.
Бросив грязную торбу под ноги, старик уселся рядом с шофером. Серебристый олень на радиаторе «Волги», выбросив ноги, вновь понесся в темноту.
На заднем сиденье кто-то переговаривался, и старик, нелюдимо прятавшийся весь день, подумал, что лучше было подождать на дороге грузовую машину с пустым, без попутчиков кузовом. Сзади ехало двое: женщина, если
