Дом в степи - Сакен Жунусов

- Да, бывало...- уклончиво ответил ночной пассажир и надолго умолк, нетерпеливо поглядывая в окошко.

На восходе потянулись знакомые края, и старик, не слушая больше болтовни шофера, провожал глазами каждый холм, каждую балку. Здесь все было знакомо с детства, и в то же время так переменилось, что если бы не цепкая стариковская память, родных мест было бы не узнать. Вон виднеется зимовка Есдаулета, а за ней должен открыться луг «Салим-трава», там когда-то были коровники. Но нет, не осталось и следа от коровников, всюду одно и то же: хлеба, хлеба, хлеба. Карасай узнал и место, где росла могучая береза. Сейчас там, как конские гривы под ветром, склонилась целая рощица. Без него уж насадили. Новая, до неузнаваемости изменившаяся открывалась его глазам земля.

- Ну вот и добрались,- сказал шофер, когда машина легко взбежала на пригорок.- Вон он, «Сулу-Мурт».

И остро защемило сердце у старика, где-то в глубине души таил он надежду, что уж отцовское родное место встретит его по-старому. Но перемены коснулись и малжановского края. Разрослась старинная роща, достигая окраины поселка, а сам совхозный городок протянулся от сгоревшего когда-то аула Балта до каменной гряды «Кыземшек». Карасай смотрел и не мог найти холма, где похоронен Жалил. Дома, улицы, переулки. Чужое все здесь стало, не свое...

Карасай попросил остановиться и вышел из машины. В поселок он вошел пешком, с тощей торбой за плечами. Ему попадались люди, торопливо шагающие на работу, и никто не остановил его, никто не узнал. Лишь в котловане, залитом водой, сытые откормленные гуси трубно загоготали ему навстречу, неистово замахав крылами.

Вдоль длинной и прямой, как полет пули, улицы Карасай миновал поселок и вышел к роще. Он пришел на свое место, где под старинным, помнившим еще самого Малжана деревом много лет дымил очаг в одиноком доме. Ничего не осталось, кроме нестареющего дерева. Поселку становилось тесно, и новенькие домики под белыми шиферными крышами выплескивались все дальше, обживая свободные места. Карасай представил, как рушился под тяжким безжалостным ножом бульдозера его любовно слепленный дом и закрыл глаза, потер рукою сердце. Как щепку, одинокую, выполосканную во многих водах и потерявшую сок и запах, выбросило его на обжитое другими место.

Тем временем Райхан, не давая гостю оглядеться, повела его на самое приметное место, откуда хорошо открылись окрестности: на двуглавую вершинку «Кыземшек». Утро уже набрало сил, и Райхан, щурясь от солнца, с удовольствием повернулась к холодящему ветерку, чувствуя, как проходит сон и усталость.

- В конторе тебе только расскажут, а я хочу показать. Вон посмотри,- протянула она руку,- видишь, два этажа? Школа. А за ней, зеленое,- стадион. Свои футболисты... Там детский сад, больница. Ну, а это, сам, наверное, догадаешься, железобетонный завод. Рядом кирпичный... Я всегда, как приезжаю, сначала сюда забираюсь. Постою, полюбуюсь, уж потом в контору.

- А там? - Чуть в стороне, на гряде, соединяющей вершинки, Жантас разглядел две могильных оградки.

- Подойдем...- тихо сказала Райхан.

Ветер, напоенный сырыми запахами осенней блекнущей степи, обдувал высокие крепкие стены надмогильников. «Григорий Матвеевич Федоров (Кургерей)...». «Султан Омаров (Сулу-Мурт)». Надписи поблекли, выгорели на солнце, но были видны хорошо.

Пришедшие долго стояли в печали и молчании. Как близнецы, возвышались два одинаковых мазара, одно и то же небо обнимало мир, и земля, вечная, неумирающая, щедрая ко всем, лежала по обе стороны невысокой могильной гряды, давшей последний приют навсегда соединившимся друзьям.

ПОВЕСТЬ

ПРОЗРЕНИЕ

- Ах вот ты где, засоня! А ну, вставай!- услышал я над собой голос Аплаша, но никак не мог раскрыть глаза. Я сразу вспомнил, что уснул здесь, на поляне, среди нескошенной травы, когда солнце начало припекать. Вот и сейчас отчетливо слышу, как колышутся травы, как журчит рядом речушка-ручеек, как распевают на разные голоса пичуги.

Тру глаза, а лицо, чувствую, будто не мое: ужасно распухшее. Даже сердце похолодело. Правая бровь - сплошная шишка. Дотронулся чуть - нестерпимая боль вонзилась в глаз и отдалась в затылке. Даже вскрикнул от неожиданности.

Поднялся, сел, кое-как раскрыл слипшиеся веки и увидел своих ребят-косарей, окруживших меня. Стоят, хохочут, пальцами тычут в мою сторону:

- Эй, дезертир! Где твой черный вол?

- А зачем ему вол! Он и грабли припрятал, чтоб тайком поспать.

- Поспал!

- Распух весь! Не узнать теперь нашего Болтая!- звенели насмешливые голоса.

Я не выдержал наконец, вскочил на ноги и зло уставился на ребят. Они, как ужаленные, отпрянули от меня. «Неужели такой страшный?»- подумалось мне. Но тут из травы, прямо из-под моих ног, взметнулась целая туча комаров и слепней!

Ах, вот в чем секрет: не меня - слепней испугались мальчишки! Теперь все ясно с моим глазом. Пока я спал, меня искусали комары, а один из слепней ужалил в верхнее веко. «Вот это спал,- удивился я,- даже слепень не разбудил!»

А друзья, не умолкая, смеялись надо мной, раздували щеки и прищуривали глаза, чтобы дать понять, какой я распухший и смешной.

- Ну хватит вам!- заступился наконец за меня Аплаш.- Устал он - ночь не спал.

- Мы тоже не спали!- не унимались мальчишки.- Хитрить не будет! Так ему и надо! Ишь какой умник выискался!- и побежали к походному полевому стану - старой юрте, которую всегда вывозили на сенокос.

Не поднимая глаз, я тихо спросил Аплаша:

- Правда, сильно опухло, да?

- Не лицо, а арбуз!- нисколько не стараясь почему- то успокоить, хоть только что и заступился за меня, безжалостно глянул на мою физиономию Аплаш.

- Я же тебя честно прошу сказать,- возмутился я,- может, не совсем уж так плохо, а?

Но Аплаш и бровью не повел, будто не слышал моих умоляющих слов, только посмотрел на меня сверху вниз (он был самым старшим среди нас), словно я уже совсем пропащий и ни к чему теперь больше не пригодный. И зашагал к юрте, возле которой поднималась тонкая струйка дыма. День подходил к концу, и наши старики, которые руководили мальчишками на сенокосе, уже взялись готовить ужин.

Я топтался на месте, не зная, что делать. Еще раз легонько, чтобы не закричать от боли, ощупал лицо. «Да, наверно, прав Аплаш: настоящий арбуз! Только мягкий и красный не внутри, а снаружи. Как бы взглянуть на себя? Но где же тут зеркало? Сенокос ведь»,- рассуждал я сам с собой. И вдруг вспомнил, что здесь есть дед Аускен. «Он же с нами!»- обрадовался я и направился к юрте.

-