Дом в степи - Сакен Жунусов

- Э-э, спасибо надо аллаху сказать, что еще живой вернулся! Руку-то он не взаймы отдал, а ради людей, ради народа своего. Понимать надо!

На этот раз такое счастье постучалось в дом Калимы. Жилось ей все эти годы хуже других, потому что она осталась одна с двумя маленькими детьми, когда ее Ырыскельды ушел на фронт. Но и она не хотела, как говорится, ударить в грязь лицом в этот счастливый день. Она обежала весь аул, радостно приглашая всех на той:

- Мой Ырыскельды вернулся! Да разве я для него чего пожалею! Приходите на той!- взволнованно звала Калима людей.

И она, ни чуточку не жалея, поменяла свою единственную телку на бычка. Теперь угощения на всех хватит!

Стоял июль - самая сенокосная пора. Все, кто мог, были на лугах. Но и до них дошла молва, что к Калиме вернулся муж с фронта и она готовит настоящий пир. Никто в этот день не остался ночевать в поле - все направились в аул. И мы, мальчишки, работающие на покосе, вместе со всеми пораньше управились с делами и с радостью предвкушали предстоящий неожиданный праздник.

Когда я торопливо переступил порог своего дома, бабушка, оказывается, уже знала о моем намерении идти в гости. Она поставила передо мной на стол всю еду, которую ей удалось наскрести в доме: полную деревянную ложку сметаны, простоквашу и хлеб, испеченный из смеси муки и картофеля. Этот хлеб всегда был немного сыроват, потому что муки в нем было меньше, чем картофеля.

- Поешь, поешь!- строго охладила она мое желание тут же побежать в гости.- Ты думаешь, тебе кто-то на тое поднесет баранью голову? Как же! Там столько будет народу, что о тебе никто и не вспомнит. Где уж тебе, ягненку, с другими тягаться! Вон какие сорванцы! А ты как был ягненком, так, видно, им и останешься.

Я послушно опустился за стол и вмиг «подмел» всю еду, приготовленную моей заботливой бабушкой.

Выйдя на улицу, я остановился зачарованный: солнце плавно исчезало за горизонтом, на небе спокойно висела полная луна. Как только скрылось солнце, она заблестела таким ярким светом, что все вокруг было видно как днем. Хороши у нас летние ночи! Даже легкий ветерок, весь день резвящийся среди травы и кустов вдруг утих, будто где-то прилег отдохнуть.

У каждого дома горят очаги, от них медленно расплывается дым, поднимаясь вверх тонкими струйками. Коровы, измученные днем укусами слепней и комаров, разлеглись у самых очагов и дремлют. И только не лежится телятам, они, будто не наиграв-

шись за день, то и дело бодают друг друга, разгребая копытами старые кучки золы вокруг очагов.

Хоть я и сам бываю грубоват, но скажу без утайки, что наши мальчишки очень похожи на этих задиристых, неуемных бычков. После тяжелого рабочего дня, когда гудят от усталости руки и ноги, когда кажется - нет уже больше сил, стоит только добраться до дома и что-нибудь поесть, как непонятная сила влечет тебя на улицу, откуда уже доносятся голоса твоих друзей.

Вот и сейчас я, едва расправившись с едой, уже спешу к дому, где собрались гости. Дом Калимы, тихий, безлюдный все эти годы, сегодня гудит, будто улей. Люди то и дело заходят и выходят в освещенный проем двери, у многих засучены рукава - это они помогают хозяйке в праздничных хлопотах. То и дело раздающиеся голоса далеко разносятся в ночной тиши:

- Эй, Кайныш!- слышится совсем рядом,- ты за ситом идешь? Захвати по пути блюдо для мяса. Да побыстрей только!

- Ойбай! Самовар-то прогорел! Эй ты, пострел,- раздается другой голос,- принеси-ка скорее щепок!

У дома, за оградой, скопилась целая свора собак, собравшихся сюда со всего аула: учуяли запах крови забитого еще утром бычка.

И уже у самых дверей, раскрытых настежь, слышится чей-то недовольный голос:

- Да уберите вы ноги с прохода! Не зайти, не выйти, а тут самовар скоро нести!

Я спешил увидеть Ырыскельды не потому, что хотелось посмотреть на человека, который вернулся с фронта. Такое желание у нас было в самом начале, когда стали возвращаться первые фронтовики. Нам хотелось посмотреть, как они изменились, и теперь мы уже знали, что военная форма делает человека стройным, подтянутым. Эти люди совсем не походили на прежних жигитов, которые не следили за своим

внешним видом и ходили как попало, вразвалочку. Теперь это были настоящие солдаты, которым не страшен никакой враг.

И еще очень интересно вот что: все, вернувшиеся с фронта, хорошо говорят по-русски. Некоторые даже забыли кое-какие казахские слова. А с сыном Бер- кимбая Дуйсенбаем даже приключилась совсем смешная история, над которой долго смеялись в ауле. Первые дни он не мог даже разговаривать на родном языке, а когда однажды в гостях перед ним, как перед почетным гостем, рассыпали на столе баурсаки, он удивленно спросил по-русски: «Что это за шарики?» И отказался их есть. Председатель колхоза посчитал его большим знатоком русского языка и отправил в Омск за запасными частями к комбайнам и другими деталями, а он, забыв их казахские названия, вернулся ни с чем: не мог вспомнить, что ему наказывал председатель.

После этого он еще с месяц походил по аулу, словно глухонемой, а потом вдруг заговорил по-казахски, как прежде.

Вот такая комичная история приключилась с сыном Беркимбая. Помню, долго потешались над ним и взрослые, и детвора. Все остальные фронтовики сразу принимались за свою работу, как говорится, засучив рукава, потому над ними никто и не потешался. Ырыскельды не походил ни на одного из жигитов нашего аула. Еще перед войной его любили все наши мальчишки. Любили за веселый характер, за то, что он был мастер рассказывать всякие удивительные истории. Самые простые, будничные дела, на которые никто не обращал внимания, он умел так интересно преподнести, приукрасить, что мы готовы были слушать его и день и ночь. Взрослые подсмеивались над нами, мол, им головы морочат, а они верят во всю эту брехню. Но мы не обращали внимания на взрослых, нам нравились выдумки Ырыскельды.

И вот я спешил увидеть нашего общего любимца. Переступив порог дома, я очутился в маленькой комнате, где как раз собрались мальчишки. Все устроились на полу, подобрав под себя ноги. Ырыскельды высоко возвышался над собравшимися, хотя и сидел на маленькой детской табуретке. Детвора, прижавшись друг к другу, сидит, раскрыв рты, с восхищением слушает фронтовые истории Ырыскельды. В комнате жарко, но рассказчик сидит