Дом в степи - Сакен Жунусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я, осторожно ступая между сидящими, подошел к нему, молча протянул руку, тихо поздоровался и присел у самых его ног, рядом с Аплашем. Не успел я еще устроиться, как Аплаш ткнул меня в бок и зашептал в самое ухо: «Скажи агаю: с приездом!»
Но я так сильно смущался, что не мог произнести больше ни одного слова. Тут как раз появился в дверях рыжий Рахат, самый маленький из всех нас, которого и на покос-то не всегда брали, и громко, как взрослый, произнес:
- С благополучным возвращением, агай!- и быстро пробираясь среди сидящих, вмиг очутился рядом с Ырыскельды и протянул ему обе руки.- С работы только вечером вернулся, вот и не смог поздравить вас днем. С благополучным возвращением, пусть в вашем доме всегда будет радость,- затараторил он совсем как маленький старичок, к всеобщему нашему удивлению.
- Спасибо, спасибо,- заулыбался Ырыскельды, с интересом рассматривая этого незнакомого ему человека, которого он конечно, не мог знать, потому что, когда Ырыскельды уходил на войну, Рахат еще под стол пешком ходил, но ему понравилась такая взрослая самостоятельность мальчишки, и он погладил его по
голове, похвалил:- Да ты совсем взрослым стал! Молодчина!- и тут же продолжил свой рассказ, окинув взглядом присутствующих.
- Ну, вот, значит, ночь темная-претемная. На небе ни луны, ни звездочки. В двух шагах ничего не видать. Винтовки держим наизготове, патрон - в патроннике. Это чтобы затвором не шуметь. У каждого на поясе по несколько гранат. У меня за поясом - яркан.
Ырыскельды сделал паузу после этих слов, ожидая вопроса, потом пояснил сам: «Без веревки в разведке нельзя: «языка», то есть пленного фрица, надо доставить в штаб живым. А без веревки он и сбежать может.
Крадемся, как кошки, чтоб ни шороха, ни звука. И вдруг, как вспыхнет! Сразу наступил день...
- О, господи!- испуганно вздохнула старуха за спиной Ырыскельды, которую я и не заметил сразу.
- Ракета ночью, как маленькое солнце! На земле иголку разглядеть можно. И висит эта ракета на маленьком парашюте. Висит и не падает. Долго-долго.
Успел я крикнуть только «ложись!», как тут же застрочил пулемет. Один, потом второй! Так и влипли мы в землю. Тут не только головы не поднять, пошевелиться нельзя! А фрицы так и поливают нас свинцом, так и поливают. Будто дождь идет, то холодный, то горячий: то морозит, то жаром тебя обдает. И конца ему нет. Всю траву под нами пулями скосило, а фрицы все строчат да строчат! Гады...
Наконец ракета потухла. Так же неожиданно, как и вспыхнула. И после яркого света наступила такая темнота, будто сидишь в бездонной яме, а на дворе еще ночь! Ничегошеньки не видать! А бежать вперед надо. Я командую: «Вперед!», и мы бросаемся, не видя перед собой ничего. И бежим, пока не загорится ракета. А только вспыхнет, мы опять - в землю носом! А пули опять - вжик, вжик, да так посвистывают противно, со всех сторон окружили, будто слепни бешеные. И у меня каску с головы сбило!
И вот когда потухла, теперь уже и не помню, какая по счету ракета, мы по команде, снова кинулись вперед, к немецким окопам. И не успел я сделать и двух шагов, как чувствую, что лечу куда-то вниз... С минуту, наверное, летел по воздуху, потом стал цепляться за кочки, кусты и... больше ничего не помню... Очнулся - руки и ноги все тело будто не мои. Не пойму: то ли их нет совсем, то ли я уже неживой, а это - душа моя чуть теплится. И чудится мне, что вокруг меня целый табун стригунков пасется. «Вот тебе на!- думаю.- Что же это со мной? На тот свет угодил, что ли?» И тут ракета опять вспыхнула. Смотрю - вокруг меня, и правда, лошади ходят, траву щиплют. Настоящие, живые! Пасутся на дне огромного глубокого оврага, заросшего по крутым склонам колючим кустарником. И совсем рядом со мной, на траве развалился фриц в каске. Смотрит на меня сквозь очки, а глаза у него блестят, как у барса, и посмеиваются: «Ага-а, мол, попался мне прямо в лапы!»
- Ойбай! Ойпырмай!- раздаются испуганные возгласы ребят и той старухи, что сидит за спиной у Ырыскельды.
- Ух и разозлился я тут!- продолжает он, уставившись на рыжего Рахата,- откуда вдруг силы взялись! Как подпрыгну, фриц даже подняться с земли не успел. Вцепился я ему в горло и думаю: «Ну, все - конец тебе, гад!» Но фриц хрипит, а сам из-под меня выворачивается, как щука из рук выскользает. Ракета опять потухла, опять настала ночь и ничего не разглядеть. Барахтались, барахтались мы и не поймешь теперь, где у фрица голова, где ноги. То я на него навалюсь, то он меня всей своей тушей придавит и своими железными когтями ищет мое горло. Сколько мы так боролись, трудно сказать! Мне казалось, что несколько дней прошло и несколько ночей, а мы все возимся. Легко разве душу врагу отдавать? Потом я изловчился, вскочил на ноги, фриц тоже поднялся, и тут я его
схватил по-казахски, приподнял над головой, да как трахнул об землю - он чуть дух не отдал аллаху. Я даже испугался: а вдруг, думаю, убил совсем! А мне «язык» живой нужен. Смотрю: нет, дышит. Связал я ему руки и ноги, достал мешок, который я тоже с собой прихватил, и стал фрица туда заталкивать, а он не влезает. Смерил я его, а он, гад, ровно с три метра оказался! Представляете себе, какой здоровый!
- Ой, собаки, какие огромные бывают!- зацокала языком пораженная старуха.
- Сложил я его втрое, хотел было веревкой перемотать, чтоб легче было в мешок засунуть, как вижу: слева от меня обходит табун еще один фриц. Меня не видит. Подождал я, когда он поближе ко мне подойдет и кинул ему на шею аркан! И... промахнулся! Фриц двинулся на меня, как танк, да еще ручищи свои расставил, будто я собрался проскочить у него между ног. В два прыжка я был с ним рядом и вцепился ему в глотку и так сильно сдавил его острый кадык, что фриц упал на землю и прохрипел: «Ойбай! Задыхаюсь!»
Кайкен в этом месте рассказа вдруг фыркнул от смеха:
-
