Фуга - Елена Владимировна Ядренцева

— Кто-то с печалями, — сказала Инесса в полный голос, — а кто-то с отклонениями.

Томас смотрел на ее лицо, а не на сцену и потому вздрогнул, когда над садом раздалось:

— Мы вообще-то нормальные. То есть я хочу сказать, что мы не это… мы не дефективные.

У микрофона стояла Щепка и смотрела Инессе прямо в лицо.

— Я знал, я чувствовал, что нельзя ее пускать, — бормотал рядышком Я Вам Клянусь, закрыв лицо руками, — я вам клянусь, я это знал, как свои пять…

— Ну живем мы в Приюте, что теперь-то? Мало ли кто еще представляет опасность. Что мы, хуже всех?

— Вот это я называю «молодая кровь», — сказала Анна, шагнула вперед, обняла Щепку за плечи и с безмятежным видом отобрала микрофон. — У вас будет возможность познакомиться поближе, наших гостей можно найти около мастера. А сейчас ешьте, пейте, опустошайте наш базар и помните, что в конце вас ждут танцы и аукцион. Добро пожаловать всем до единого, кто сейчас здесь находится, и мы начинаем.

Опустила микрофон, сдвинула вниз до упора регулятор мощности и только после этого привычно фыркнула, будто все предыдущее было в порядке вещей:

— А что, сойдет, недефективные мои.

— Я дефективный, — отрезал Я Вам Клянусь так резко, будто нормальным считаться было зазорно. — Щепка и Александр, деньги возьмите, тут Рысь выдал на всех, а я забыл.

«Откуда у них деньги? Как они вообще… — Томас потер переносицу, опомнился и мысленно сказал себе то же, что говорил всегда. Когда дело касалось отношения к Рыси, он всегда с собой спорил — и всегда проигрывал. Итак: — Это все не моя печаль, не мое дело. Вообще все, что касается Рыси, не моя печаль, а то, что все-таки приходится с ним сталкиваться, — прискорбная данность и не более того».

На обратном пути к облюбованному столику на них уже не смотрели украдкой, а пялились в открытую.

— Не обращайте внимания, — предупредил Томас всех разом, но в особенности Щепку. — Людское любопытство безгранично. Я здесь два года и то до сих пор достопримечательность. Просто потерпите.

В этот раз опыт пребывания достопримечательностью пригодился ему в полной мере.

— Добрый вечер! — кричали женщины в модных полупрозрачных платьях, перекрывая музыку. — Представьте нас!

— Я Вам Клянусь! — перечислял Томас, кивком указывая на обладателя прозвища. — Леди! Щепка! Александр! Нет, я не знаю, отчего зависит выбор прозвищ!

Дети, слава богу, пока не вмешивались.

— Это инициатива Анны! — втолковывал Томас уже судье, гадая, слышит ли тот вообще что-нибудь: по лицу не понять. Судья только прихлебывал из фляжки и снисходительно ждал объяснений, иногда хмыкал. Но Томас старался: — Анна решила! Познакомиться! Расходы! В память об отце! Дети отличные! Дети, знакомьтесь, это городской судья! Приветствую!

— А Рысь еще ругался, что мы рвано говорим, — фыркнула рядом Щепка, и у Томаса недостало сил толком возмутиться. Тем более что к ним подходила адвокат, а значит, надо было заново поведать всю эту историю в нескольких словах, придав ей видимость необязательной беседы.

— Разного возраста! Имеют основания! Завет отца! Позвать — выдумка Анны! Щепка и Леди, Я Клянусь и Александр! В гости не нужно, специфичные условия! Можно руки пожать! Они живые!

Адвокат пережала руки всем по очереди. Ее, конечно, распирало от вопросов, но вместо них она расплылась в улыбке и пригубила шампанского. Вот все бы так делали. Гости всё не кончались, всё смотрели.

— Очень воспитанные! — объяснял Томас Инессе; его не покидало ощущение, что он на рынке и старательно что-то продает и что Щепка вот-вот снова что-нибудь скажет. — Да, могут выходить! Да-да, разумные! Стесняются! Боятся! Нет-нет, не нужно трогать, можно спрашивать!

Инесса хмыкала, смотрела сверху вниз. Дети сбились в кучку и делали вид, что все это их не касается. Первым, кто обратился напрямую к ним, был друг отца, которого Томас уважал. Йэри его звали. Он подошел в своем расшитом золотом жилете, утащил с блюда, стоявшего рядом, пару виноградин и сказал:

— Совершенно невозможно здесь находиться.

И музыка стала тише ровно настолько, чтоб можно было говорить, не повышая голос. Йэри оглядел приютских и спросил будто даже с раздражением:

— Сколько можно терпеть чужие приставания? Есть же у вас желания, имена, собственная воля, в конце концов, так где они?

Приютские явно подумали, что им мерещится. Томас при первом знакомстве тоже так решил. Йэри был высок, носил конский хвост и костюмы по моде прошлой эпохи и либо не замечал людей, либо вел себя с ними как старый приятель. Старый и очень-очень раздражительный. Никто не ведал, откуда он взялся, может, только отец.

— Анна вообще подумала об этической стороне дела или как обычно? Нет, ну это черт знает что такое!

Йэри поморщился, проглотил виноградные косточки, поскольку сплюнуть их ему не позволяло воспитание, и продолжил, уже не ерничая, глядя на каждого приютского в отдельности, будто именно он был ему важней всего на свете, — сам Томас так тепло смотреть не умел:

— Я очень рад видеть вас наконец в приличной обстановке, а не когда кто-то из вас бежит за табаком или за булками на улицу Второго Шанса. Они там правда настолько вкусны?

В этом весь Йэри: знал какие-то их тайны, о которых Томас и понятия не имел. Булки с улицы Второго Шанса были, видимо, каким-то общим местом, потому что даже Леди оттаяла и сказала с человеческим выражением лица:

— Ой да, настолько.

— Я вот никак не доберусь попробовать, а зря. Ну как вам, кстати, наша дорогая мэр?

— Она смешная.

— Она любит быть смешной.

Пару минут Йэри смаковал виноград, чуть покачиваясь в такт музыке. На них смотрели, но подойти не решались, и Томас смог наконец перевести дух. Задумчиво потягивал что-то темно-зеленое и мятное, пока Йэри вполголоса болтал с детьми. Он умел нравиться, когда того хотел, — вот даже эта Щепка его слушала, не подходила и сама не заговаривала, но слушала, и это было главное. Разговор с Йэри — как прийти домой холодным вечером, и сесть куда-нибудь под лампу с абажуром, и знать, что все правильно сделал, молодец. Будто все наконец стало хорошо, даже если ты толком и не знал, что это «хорошо» вообще такое. Томас как-то пытался расспросить отца, но получил совет не маяться ерундой — универсальную формулу на все случаи жизни, и Йэри так и остался старым знакомым, который жил себе в Асне в доме на окраине, то держал книжную лавку, то закрывал ее, и старел медленно, если вообще старел. Отцово наследие богато было на всяческих приятелей один другого странней, которые как-то сами по себе решили, что дружба с отцом распространяется и на сына. Томас не возражал, был вежлив, впускал их в дом, предлагал чай, кофе и выпивку и старательно делал вид, будто помнит, как их зовут. Выслушивал их сетования насчет сада, который правда очень запустил, пропускал мимо ушей подернутые ностальгической дымкой воспоминания и пожимал плечами на расспросы.

Томас не сразу понял, что, пока он думал об отцовских друзьях и знакомых, один из этих друзей на него смотрел, и это был даже не Йэри — тот увлекся детьми.

За спиной Йэри и гостей из Приюта стоял Яблоко и в своей якобы скромной манере тихо ждал, пока его заметят. Яблоко был как раз из тех отцовских приятелей, которых не любить, в общем-то, не за что, но и любить никак не получается. Томас всегда его избегал и никогда не мог даже себе самому объяснить, почему именно. Может, потому, что Яблоко говорил редко и с ленцой и походил на ящерицу, которая греется на солнце.

— Добрый день, мастер, — сказал Яблоко спокойно, и все приютские как по команде обернулись.

Йэри тоже обернулся, но с расстановкой, медленно, как